class="p1">Но он продолжает настаивать на этом. Он сказал, что переведет персонал, как только я соглашусь.

Поли поворачивается ко мне, все еще поглаживая коротко стриженную бороду. Выражение его лица намекает на легкое веселье.

– Ерунда, мистер Эллиотт. Я надеюсь присоединиться к вам там.

Мои брови сходятся, и я роняю тряпку на стойку.

– Что?

– Это мой дом, – говорит он мне, кивая. – Я вырос в Тарритауне, к северу от Манхэттена. Я подумываю о возвращении и думаю, вы можете стать тем последним импульсом, который мне нужен. – Он тихонько посмеивается и отворачивается от меня, поднимая руку. – Конечно, я на вас не давлю.

Какое-то время я так и стою, наблюдая, как он отходит в конец кухни. Мой пульс ускоряется. Предложение о переводе не выходило у меня из головы с тех пор, как Поли заговорил об этом на неделе Дня благодарения в прошлом году, когда мы поднимали тяжести в зале.

Джун позвонила мне по видеосвязи за несколько часов до того, как ее родители приехали к ней на праздники. Поли был рядом, поэтому я старался сдерживать свою тоску в голосе. Я пытался сдерживать себя и любовь, сквозящую во взгляде, пока разговаривал с ней по видеосвязи. В ту минуту на ней было коричневое вязаное платье, слегка темнее ее волос. Я старался не сболтнуть каких-нибудь глупостей, которые могли бы нас выдать. И мне казалось, что мне это удалось по большей части.

Но Поли что-то заметил.

– Anima Mia. Это мое местонахождение на Манхэттене, – сказал Поли, его тренировочная майка промокла от пота, мышцы заиграли под влажной тканью. – Тебе стоит там поработать.

Я наклонился, разминая ноги:

– Это очень щедрое предложение. Я подумаю об этом.

Он хмыкнул:

– Не подумаете. Я знаю, когда вы лжете, мистер Эллиотт.

Усмехнувшись и стараясь не обращать внимания на его слова, я подошел к скамье для жима, как вдруг внутри меня все загорелось от отчаянного желания сказать «да». Чтобы быть ближе к Джун.

– Если что, можете называть меня Брант. Я думаю, мы уже достигли того уровня общения, чтобы называть друг друга по имени.

– Я буду называть вас Брант, когда вы станете моим шеф-поваром в Anima Миа.

Вполне справедливо.

С тех пор он преследует меня, постоянно поднимая этот вопрос… и с каждым днем мне все труднее и труднее говорить «нет».

Вздохнув, я прижимаю ладони к металлической столешнице – в голове вертится мысль. Меня подначивает любопытство – я достаю свой телефон и набираю в Google итальянское слово Stellina.

И улыбаюсь.

– Маленькая звезда, – бормочу я вслух.

Ага… Поли попал.

* * *

Когда на следующий день я отдыхал после пробежки, ко мне неожиданно постучали. Я успел подумать, что это Этель – моя соседка – снова пришла поинтересоваться, не забрел ли ее кот в мой блок.

– Иду, – говорю я и подбегаю к двери, зачесывая назад влажные от пота волосы. Я рывком открываю дверь, собираясь сказать Этель, что Блинкерса здесь нет, но тут же замолкаю.

У меня перехватывает дыхание.

– Эндрю.

Эндрю Бейли стоит прямо за моей дверью с красными глазами, его волосы еще больше поседели.

Он постарел.

И я не могу не чувствовать в этом своей вины.

Я сглатываю ком в горле и, сжав пальцами дверную раму, смотрю на него с отвисшей челюстью.

Мой кадык подрагивает. Я вижу усталость в его движениях, когда он указывает внутрь моей квартиры:

– Могу я войти?

Я мгновенно киваю.

Прошло два года с тех пор, как я по-настоящему общался с человеком, который вырастил меня как собственного сына. Кроме единственной случайной встречи в продуктовом магазине. Тогда наши взгляды пересеклись, а после мы просто укатили тележки в противоположном друг от друга направлении.

Но прошлой осенью я получил от него e-mail.

Ну, это было не совсем письмо – всего два слова.

«Я стараюсь».

Я точно не знал, что оно означало.

Я стараюсь простить.

Я стараюсь забыть, что случилось.

Я пытаюсь забыть тебя.

И еще Саманта…

С тех пор как она по-матерински обнимала меня на полу гостиной, и с тех пор как я подвел ее, мы пару раз встречались за кофе и ланчем. И я с нетерпением ждал этих встреч. Они были для меня важны. Благодаря им я мог двигаться вперед, ибо если кто-то, кого я так жестоко предал, все равно продолжал заботиться о моем благополучии, то, возможно, и я смогу.

Если первый год без Джун был одним из самых тяжелых в моей жизни, то второй принес мне подобие исцеления. Я принимаю, что произошло, произошло, и учусь жить с этим так, чтобы это не съедало меня изнутри. Я занимаю себя работой, но больше для того, чтобы питать свою творческую страсть к кулинарии, а не как способ забыться. Я поддерживаю дружеские отношения с Кипом и моими коллегами, а также с тетей Келли, и я развиваю эти отношения, позволяя им восстанавливать сгнившие части меня.

Люди постоянно говорят о реабилитации. После переломов учатся заново ходить. А поврежденный рассудок борется с болезнью, зависимостью и темными мыслями.

Но приходилось ли когда-нибудь реабилитировать сердце?

Сердца тоже разбиваются. Тела разрушаются, разум подводит нас, а в душе поселяется тоска. Сердца могут разрушаться, если мы не будем осторожны, и после всех трагедий, что я перенес, всех слез и трудностей, что я пережил, я не могу придумать ничего более трагичного, чем сердце, в котором погасла надежда.

Сердце – это сущность самой жизни, и, как только оно начинает увядать, все остальное гибнет тоже. И это чертовски тяжело. Это ужасная несправедливость по отношению ко всему, за что мы так упорно боролись, и ко всему тому, что до сих пор стоит этой борьбы.

И всегда есть что-то. Всегда есть пресловутый свет в конце тоннеля, который ждет тебя.

Я не был готов сдаться; я не хотел увядать.

Но при всем моем прогрессе, при всем моем исправлении над моей головой все еще нависает черная туча, мешающая мне идти на свет.

Эта туча носит имя Эндрю Бейли – человек, бредущий мимо меня с отросшей бородой, в которой пробивается седина, глубокими морщинами и обреченностью во взгляде.

Похоже, что его сердце тоже находится на стадии реабилитации.

Я наблюдаю, как он, тяжело вздыхая, проходит мимо меня, пропуская пальцы сквозь редеющие седые волосы. Какое-то время он стоит ко мне спиной, пока я застываю возле открытой двери, вцепившись в нее так, будто мне нужна опора.

Тянутся минуты.

Тихие, но оглушительные минуты.

Затем он достает что-то из кармана