Лариса подняла бокал и торжественно произнесла:

– Ну, давайте, за знакомство! – и залихватски запрокинула голову. И сразу видно, как сказала бы Зоя, что «интеллиго». Обычно Зоя добавляет «задрыпанное», но Ларисе такое определение не подходит. Скорее уж томная. И даже возвышенная. Одним словом, литератор.

Еще до нашего знакомства Лариса «зарубила» переводы моего друга. И мой друг считает, что она «не права». Мне об этом трудно судить, но как человек, приехавший с Колымы, я могу засвидетельствовать, что смотреть на Ларису приятно. На нее смотришь – и как-то радуется глаз. Ей, оказывается, уже под сорок. А с виду не дашь и тридцати.

«Переложив пивком», я потянулся к салату. Лариса нетерпеливо закричала:

– Ну, давайте, теперь давайте слушать!

Володя отодвинул фужер и включил. Головка, слава Богу, подошла, и я запел.

« Дорога вьется пропыленной лентою, – мужественно пел я на кассете, – то вверх ползет, то лезет под откос. И засыпает утомленный Лермонтов, как мальчик, не убрав со лба волос»…

При этих словах я сначала посмотрел на Ларису, а потом на Володю. Лариса сидела гордая. Как будто я пел не про Лермонтова, а про самого Володю. А Володя и на самом деле был похож на мальчика. Он сидел и с какой-то восторженной робостью слушал. Не то чтобы мои песни были так хороши. Просто Володе не верилось, что его стихи могут быть еще вдобавок и песнями. И сразу видно, что Володя не избалован вниманием бардов.

Кассета все продолжала крутиться, и я уже пел « Не фартит нам с тобой, товарищ …». И теперь меня успокаивал сам Володя и все призывал, « стиснув зубы, работать »; а когда запел про « жену Достоевского », то мы с Ларисой подумали, что это про нас: я – что вот нет у меня своей « Анны Григорьевны », а Лариса, наверно, решила, что она-то и есть « горлица среди ворон».

Мы снова решили выпить, и Володя нажал на клавишу «стоп». Лариса наполнила бокалы. Она у меня спросила:

– А что вы, Толя, так воинственно настроены против женщин?

Я удивился: как это так воинственно, когда моя любимая песня Булата Шалвовича « Женщина, ваше величество» . Но это так, про себя. А вслух я ей возразил.

– Да вообще-то не воинственно… просто моя любимая женщина… как-то разбила о мою голову бутылку с пивом…

Лариса всплеснула руками:

– Да что вы! Жена?

Я опустил голову:

– Да. Жена.

Володя тоже всплеснул руками:

– Да. Это не « Сниткина ».

Лариса уже перешла на красное, и мы опять чокнулись. И как-то вдруг сделалось грустно. Я когда выпиваю, то в ожидании надвигающегося скандала всегда какой-то пристукнутый. Володя нажал на клавишу.

– …Похоже!.. – вдруг прошептала Лариса и от избытка чувств даже захлопала в ладоши. – Нет, правда, похоже!.. Давайте, Толя, еще раз…

И мне пришлось петь на бис. Володя снова нажал на клавишу и перекрутил пленку назад. И я запел опять.

« Голова ясна после близости , – пел я с выражением сильного мужчины, – словно небо после грозы»…

– Похоже… – еще раз повторила Лариса, – вы знаете, Толя, у Володи адский темперамент…

И тут они вдруг вспомнили про мою гитару.

Когда я играю на гитаре, то вожу по ней как курица лапой, но если прилично накачаться, тогда мне уже наплевать.

Решили сделать перерыв, и Володя с Ларисой попросили меня что-нибудь изобразить наяву. Прямо сейчас. Но я еще не набрал высоты и поэтому решил повыламываться. Меня еще надо было упрашивать.

Я скромно потупился:

– Да я и играть-то не умею… так, три аккорда… для себя… – и сразу было видно, что я напрашиваюсь на комплимент.

Володя даже возмутился:

– Что ты… что ты… все очень здорово… – мы с ним уже перешли на «ты».

Но я не сдавался. Я предложил:

– Пускай лучше Володя что-нибудь прочитает…

Володя как-то засуетился и, не то потирая, не то поглаживая руки, забегал в полумраке по комнате. Он выхватывал откуда-то с полок листы и тут же их запихивал обратно. Не то, все не то. Потом убежал в другую комнату, а мы с Ларисой переглянулись и еще раз выпили.

Володя возвратился и протянул мне целую кипу. Потом выбрал оттуда несколько страниц и успокоился:

– Вот…

И я погрузился в чтение.

Володя вместе со мной наклонился и, как будто оправдываясь, поморщился:

– Да это не интересно… давай лучше спой…

Теперь уже, в свою очередь, возмутился я.

Я закричал:

– Да ты что!.. Наоборот, интересно…

Он даже отмахнулся:

– Да чего там интересного…

Я опять наклонился:

– Вот это… – и показал.

Я уже плохо помню содержание, помню только, что речь шла о молодом человеке, который пришел в гости к своей возлюбленной. А заканчивалось примерно так: поставишь ей палку, закуришь – и пошел…

Володя как-то печально протянул:

– Да… давно уже не писал…

Лариса перегнулась и тоже прочитала. Она бросила на Володю гордый взгляд и похвасталась:

– Мое любимое! Правда, Володя? – и при этих словах как-то даже вся засветилась.

Володя снова предложил:

– Ну, а теперь, Толя, давай ты… давай что-нибудь свое…

Я, наконец, согласился:

– Ну, ладно… только давайте еще немного выпьем… а то я волнуюсь…

Лариса наклонила бутылку и наполнила мне фужер. У нее уже заплетался язык.

– Что это вы, Толя… такой несмелый… вот Володя у нас… – и прильнула к Володиному плечу.

Я поставил фужер на столик и потом вдруг вспомнил, что надо закусить. Пошарил на салфетке вилку, и гитара, соскользнув с моих коленей, полетела на паркет.

Володя с Ларисой вышли, и мне было слышно, как Ларису тошнило. Володя ее уложил в другой комнате на диван, а сам возвратился и снова врубил магнитофон. Он, похоже, и позабыл, что гитара валяется на полу. Вот и хорошо.

Я пел о дочери. « Без меня осень, дождь, снег, весна, слякоть. Без меня подрастешь жить, любить, плакать…»

Ведь у Володи тоже дочка. Как и у меня. И он так же, как и я, « так вот жизнь свою сам, собственной властью, разрубил пополам. Надвое. Настежь ». Я поднял на Володю глаза, и мне показалось, что Володя сейчас заплачет.

Мы с Володей еще раз выпили и слушали теперь « Леса безнадежно промокли…». И здесь Володе больше всего понравилось, как я свищу. А я свищу, а сам как будто бы не свищу, а плачу. Володя перекручивал, наверно, раз пять. Мне и самому эта песня тоже нравится.