Я хотел сказать: «Достоевский», но не успел: вошла пожилая женщина и, поздоровавшись, увела Дашеньку на кухню.

Похожая на Володю, наверно, Володина мама. А Дашенька похожа и на Володю, и на Ларису. Совсем еще малышка, а уже все понимает.

(Неужели и Олечка такая же? А ведь Олечка даже не подозревает, что у меня есть песни.)

Володя подошел к стене и достал с полки книгу. Он оживился:

– Мой роман!

Книга называлась «Демобилизация». Издана в ФРГ. А на обложке во весь рост изображен сам Володя.

Володя усадил меня на диван и, ничего не комментируя, протянул мне последний номер журнала «Континент». Наклонившись, у меня в руках развернул и показал свое стихотворение, посвященное Николаю Гумилеву. И я Володю сразу же понял: ведь не зря же ему сменили номер телефона.

За чтение этого стихотворения на Колыме меня бы опять вызвали на собеседование.

Я протянул Володе журнал обратно и встал.

Володя меня спросил:

– Ну, когда теперь будете в Москве?

Я задумался:

– Да не знаю…

Володя вздохнул:

– Жалко… Может, лучше почувствую, позвоню…

Я тоже вздохнул:

– Да. Жалко… – и Володя пожал мне руку.

4

Я отвернулся от окна и свесился с полки вниз.

Лена закричала:

– Снег! Смотри, снег!

Соседи пошли умываться, а Лена сидела уже одетая и тоже смотрела в окно. Это же надо: апрель, а все еще снег.

Я засмеялся:

– Подумаешь, снег… Вон, в Магадане, знаешь какая на 1 мая метель…

Лена испугалась:

– А как же я без шапки?

– Ну-ка, повернись, – я снова свесился с полки, – да повернись… – Лена была в цветастом, как у матрешки, платке. Поневоле ею залюбуешься.

…Мы вышли из вагона и пошли искать автомат. К телефону подошла Лариса.

Она сказала:

– Але…

Я сказал:

– Здравствуйте. Это Лариса?

Она мне тоже сказала:

– Здравствуйте.

Я сказал:

– Я приехал из Ленинграда. Помните такого Толю Михайлова?

Она обрадовалась:

– Конечно, Толя, помню. Вам позвать Володю…

Володя тоже обрадовался:

– Да, да…

Я закричал:

– Володя, привет! Это я, Толя… ну, да, из Ленинграда… только что с поезда… Что, что?.. К восьми? Конечно, удобно… Только вот оставим у друзей вещи… Да нет, ненадолго… – и мы с ним снова перешли на «ты».

– Я тебе, Володя, кое-что записал… Ну, как там твой магнитофон… починил?

– Починил, починил… – успокоил меня Володя, – мы тебя ждем…

В гастрономе на Смоленской мы купили наше любимое «Саамо» и еще шоколадный ликер.

Лена вытащила из сумочки зеркальце и причесалась. Она все переживала, что у нее вместо шляпки платок. Я поправил в сумке бутылки и дотронулся до коробки с кассетой. Это мой Володе подарок.

У покалеченного в магаданском бараке «Романтика» теперь заниженная скорость. И если на него записать песню, то при воспроизведении на «Астре» скорость, наоборот, увеличится. Но я даже доволен: уж больно мои стенания тягомотные. А всего я записал примерно сорок текстов и часть из них в содружестве с Юриком Ушаковым.

Юрик Ушаков – студент, и я его откопал на тусовке в «Меридиане» (приволок им записанный на пленку свой плач, но они даже и не стали мои мелодии слушать. «Это, – поморщились, – вообще не песни». Зато Булат Шалвович почему-то сразу же захотел их себе записать и даже рванул за своим «Грюндиком».)

Сначала все шло как по маслу (ему – налью, а сам под его аккомпанемент заливаюсь), но постепенно Юрик стал терять свой «моральный облик». Бывало, надыбаешь червонец и устраиваешь ему ресторан прямо на дому: обычно я покупал две бутылки «Айгешата», он еще тогда стоил два пятьдесят семь, уж больно его Юрик уважал, ну, а на закусь – пошехонского сыру или краковской колбасы, а вместо запивона – «апельсины из Марокко». И самое главное, чтобы Юрик не перебрал. И вот бывало обидно: только мы с ним разойдемся (а Юрик, надо отдать ему должное, работал без дураков) – как он вдруг уронит на плечо подбородок – и «на подушечку». Какое уж тут после этого пение!

И тогда я решил найти гитариста через Ленгорсправку, смотрю, на стенде объявление; какая, думаю, ему разница – меня учить не надо, пускай лучше мне поаккомпанирует, а я буду ему платить, как за урок; и по телефону все ему объяснил, но он почему-то так возмутился, что в сердцах на меня чуть не наорал: оказывается, в свое время он аккомпанировал аж самому Штоколову! – а я тут со своими «трень-брень». Так что пришлось отыскать салагу из музыкального училища и платить ему пять рублей в час (зато без «Айгешата» и апельсинов). По сравнению с Юриком, конечно, фуфло, но и на том спасибо.

5

Хоть мы и ехали на такси, но все равно опоздали. Я думал, еще только восемь, а уже половина десятого.

И не успели захлопнуть лифт, как чуть не столкнулись с вышедшей из Володиной квартиры парой. Мы разминулись, и они уже спускались по лестнице.

Оказывается, Войнович с Сарновым. Все ждали Володиных песен да так и не дождались.

Я даже вскрикнул:

– Как Войнович!!! – и чуть было не рванул за ними вслед.

Но Володя меня остановил и объяснил, что Сарнову надо еще погулять с собакой.

…Мы с Володей обнялись, и я познакомил его с Леной.

Лена застенчиво улыбнулась и протянула Володе руку. Она сказала:

– Очень приятно…

Володя огорчился:

– Дашка теперь расстроится. Все не ложилась, все ждала Толю Михайлова…

И убежал, скорее всего в комнату к Дашеньке. Но Дашенька, похоже, уже спала. А завтра как ни в чем не бывало пойдет себе в школу. А потом прибежит и, такая счастливая, выпалит:

– Папа, пятерка!

Интересно, а учителя, наверно, тоже все знают. Что ее папа – «враг народа».

Володя между тем возвратился и подтвердил:

– Спит… жалко будить… ну, ладно… ничего… проходите…

И познакомил Лену с Ларисой.

На Ларисе были кремовые брюки и зеленый в полосочку свитер. А поверх свитера еще медальон.

Лена мне потом сказала, что Лариса очень современная. И в особенности Лене понравилась у нее фигура. Как-никак, а все-таки уже за сорок. Доставая фужеры, Лариса присела на корточки, и Лена ей даже позавидовала. Самой Лене так нипочем не присесть. Лена говорит, что у Ларисы фигура, как у девушки.

Лариса привезла с кухни уже знакомый мне на колесиках столик. На столике в окружении тарелок с закусью стоял графин с водкой. Я вытащил из сумки бутылки и присоединил. Кассета уже стояла на магнитофоне, и Володя наполнил фужеры.