Под рукой у него билось сердце отца — спокойно, размеренно. А ведь оно билось и раньше, когда Сережка вовсе не существовал на свете: волновалось, любило, ненавидело, печалилось, закипало гневом, что-то принимало и что-то отвергало. У него была своя жизнь, о которой Сережка знает лишь понаслышке и далеко не все. Потому и представляется ему эта жизнь какой-то таинственной и прекрасной, потому и волнует его юношеское воображение.

Тимофей потянулся к Сережке, обхватил его за плечи, не без напряжения привлек упирающегося сына к себе.

— Ого! — проговорил с восхищением. — Накопил силенки. Скоро уже и не справишься с тобой.

Он по-медвежьи мял упругое тело сына. Сережка сопротивлялся, как мог. Наконец ему удалось выскользнуть из отцовских рук. Отшатнулся — раскрасневшийся, взлохмаченный.

— Ну тебя, — сказал, тяжело дыша.

— Обидно, что батьку не пересилишь? Так то еще успеется. Дурное дело — не хитрое.

— Говоришь такое.

Сережке не терпелось поделиться своей радостью, но что-то удерживало его. И всегда вот так с ним. Киреевне, матери, деду Ивану, дядьке Савелию может сразу выплеснуть всего себя. Перед отцом же, зная его сдержанность в проявлении чувств, не то что теряется, а просто и сам становится немногословным.

— Ну, ладно, ладно, — между тем проговорил Тимофей. — Что там у тебя? О чем секретничал с бабушкой?

— Какие там секреты!

— А все же?

Сережка начал рассказывать так, словно все это его нисколько не трогает. Но все же чувства, испытываемые им, перехлестывали через край.

— На экзаменах термическая обработка металла попалась, — говорил, все больше воспламеняясь. — А я ее назубок знаю. Измерительный инструмент — на пятерку. Пайка латунью и оловом — все как есть рассказал. На практике, ого, сколько приходилось паять! Члены комиссии только ахают. Давай, говорят, Пыжов, расскажи, что такое шабровка. Это уже дополнительный вопрос. Ну, я и начал все по порядку, и как краску из сажи делать, и как шабер затачивать на песчаном точиле, и как пятна разбивать...

— Ишь ты.

— А они снова и снова: «Ударно-режущий инструмент?», «Притирка?», «Поршневая группа?». Думают поймать: и так, и сяк спрашивают, гоняют по всей программе. Никак не заловят!

— Поди ж ты! — юбуясь сыном, воскликнул Тимофей.

— Хлопцы рты пооткрывали. Мастер улыбается, подмигивает. Уже и члены комиссии выдохнулись: что ни спросят, а я так и режу. Тогда председатель говорит: «Сукин ты сын!..»

И Сережка вдруг смутился, умолк.

— Ну, ну? — нетерпеливо подался к нему Тимофей. — Чего ж это он тебя так?

— Та ну его. Сказал, что слезу у него вышиб.

Тимофей засмеялся. Попытался было снова схватить сына, но Сережка увернулся, проворчал:

— Оставь свои телячьи нежности.

— Ах ты негодник! — возмутился Тимофей.

— Кого это ты тут честишь? — раздался знакомый голос. На пороге комнаты появился Иван Пыжов. — Сынишка проштрафился?

— То я провинился, — отшутился Тимофей, натягивая брюки. — Хотел приласкать, а он, змееныш, не дается.

— Вот оно что.

— Да, выросли мы, дед Иван, — продолжал Тимофей, поглядывая на сына. — Переходим на самостоятельные хлеба. Можешь поздравить — слесарь!

Иван обнял Сережку, похлопал по спине.

— То большое событие. Поздравляю. — Присел на стул. — А назначенье куда?

— В нашем Алеевском депо буду работать.

Тимофей застлал постель, снял с окна занавеску. В комнате сразу посветлело. Иван взял попавшуюся под руку газету, разворачивая ее, проговорил:

— Так оно в жизни и ведется: мы — стареем, дети — растут. Видел Антониду. От Егорки письмо пришло. Танку водит.

— Танкистом?! — воскликнул Сергей. — Ух ты!

— У ней будто мотор на тракторный схожий, — сказал Иван.

Явно завидуя своему двоюродному брату, Сергей пояснил:

Внутреннего сгорания мотор.

— Отож Егорка и угодил на эту самую танку. Семен на «фордзоне» натаскивал.

— Да, — вмешался Тимофей, — растет молодежь. Разлетается...

Иван, бегло просматривавший газету, вдруг рассмеялся, показал Тимофею рисунок:

— Гляди! Гляди, как она, контра, извивается! И выгадают же так ловко изобразить.

Иван числится в группе сочувствующих при партийной ячейке. Политграмоту изучает и текущую политику. Многое он уже постиг.

— И чего бы ото копырсались? — взглянул на Тимофея. — Али и впрямь надеются повернуть старое? Так не бывать же тому!

— Не бывать, — подтвердил Тимофей.

Сережка воспользовался этим разговором, подался из комнаты. Однако Тимофей заметил его исчезновение, окликнул:

— Далеко?

— К Геське сбегаю.

— На обед не опаздывай, — предупредил Тимофей.

Иван помолчал, вздохнул.

— Вот и ты, Тимофей, дождался помощника.

Тимофей тоже посерьезнел.

— Не о том хлопотал, — сказал задумчиво. — И без него в состоянии семью содержать. Хотелось мне рабочую закалку парню дать. Для его же пользы. Чтоб в жизни крепче на ногах стоял.

— Хлопец справный.

— Пусть слесарит, — продолжал Тимофей. — Одновременно можно в вечернюю школу ходить. Ума тоже надо набираться.

А Сережка шел крутоярскими улицами. Ему хотелось кричать на всю округу о своей радости, о том, как здорово жить на свете, когда тебе шестнадцать лет и все впереди. А еще хотелось, чтоб увидели его люди, и ахали, и удивлялись: «Неужто это Тимофеев сын?..»

Да, еще вчера бегал здесь фабзайчонок Сережка. Сегодня же... сегодня идет слесарь четвертого разряда Сергей Тимофеевич Пыжов. И не пристало ему мчаться сломя голову.

Но люди, видимо, были заняты в этот погожий день своими весенними хлопотами: работали в поле, на огородах. И только бабка Пастерначка, поставив ноги, обутые в валенки, на маленькую скамеечку и привалившись спиной к хате, дремала против солнышка на завалинке.

Сергей свернул на дорогу, ведущую к Юдиным, и неожиданно увидел мать. Она торопливо шла навстречу. Озабоченное ее лицо вдруг прояснилось, заискрилось счастливой улыбкой.

— Сереженька! — невольно воскликнула. — Ну, что? Как? — забросала вопросами, поглаживая его плечо и заглядывая в глаза.

— Нормально, — сказал Сергей и слегка отстранился, как бы опасаясь, что материнскую ласку увидят со стороны и это унизит его мужское достоинство.

— А все же? Все же? — допытывалась Елена. — Трудно было? — уловила нетерпеливое движение сына. — Да куда ты торопишься?

— К Геське.

— А у меня «окно» — урока нет. Хочу домой наведаться. Папа отдыхает?

— С дедом Иваном в политику ударились.

Елена улыбнулась:

— Вот чудаки. Когда ни сбегутся — все о