Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В Ясногоровское депо его направляют.
— А ты здесь, да? Здесь будешь?
Сережка кивнул.
— Вот это замечательно!
— Что же хорошего? С другом разлучили.
— Ничего. И с Гесей будешь дружить, и новые товарищи найдутся.
Она шла рядом с сыном — маленькая, хрупкая, на полголовы ниже его, и вся светилась. Ей, как и всякой матери, не было чуждо тщеславие, потому так сияло ее лицо. И улыбчивые губы, и сияющие глаза словно говорили: смотрите все, весь мир, все человечество, какого сына я вам вырастила, какого красавца!
Елена немного прошла с сыном и отпустила его.
— Беги уж, — сказала со вздохом. — Потом все расскажешь, — проводила его любящим взглядом.
Сережку весь день преследовал бравурный напев. Почему-то лишь две строчки из этой песни звучали в нем, просились наружу. И наконец вырвались.
За соцсоревнование, за пятилетний план.
Мы выполним задание рабочих и крестьян... —
пел Сережка, подходя к дому Юдиных. Увидел Геську во дворе на турнике, крикнул:
— Эй, Герасим!
Тот оглянулся, махнул Сережке рукой, мол, давай сюда.
— Что я скажу тебе! — заговорил Сергей, подходя к нему. — Никогда не догадаешься.
— Конечно, — усмехнулся Геська. — Догадайся, когда ты сам не знаешь, что еще можешь выдумать. — Спрыгнул с турника. Лицо у него красное — кровь прилила. Чубчик — торчком. — Что?
— Егор наш танкистом служит!
Геська недоверчиво посмотрел на друга.
— Не веришь, да? Дед Иван сейчас сказал. Письмо пришло.
— И шлем у него, и кожаные перчатки до локтей?
— А как же. Водитель танка.
— Вот это да... — только и смог вымолвить Геська. Но тут же, очевидно, усматривая прямую связь между тем, что услышал, и о чем подумал, сказал: — Уже двенадцать раз подтягиваюсь на турнике, А на ГТО надо шесть. Понял? В два раза больше!
— Там же еще бег, метание гранаты, полоса препятствий, переход в противогазах, плавание в одежде... — напомнил Сергей. — Целый комплекс. Вот бы чем заняться! К труду мы вроде готовы. А к обороне? Небось видел, какая ряшка у того штурмовика из кино? Такого, если нападет, сбить с ног, знаешь?..
— Собьем, — отозвался Геська. — «Броня крепка и танки наши быстры...» Читал плакат в депо?
— Гераська, воды! — приоткрыв дверь, крикнула из сеней Ульяна. Увидела Сергея, вышла на крыльцо. — Значит, поздравить можно, Сергуха? Какие вы показные стали, — продолжала, умиленно покачивая головой. — Ну, глядела бы на вас и глядела, да прибираться надо.
Пока Геська бегал по делам, Сергей подпрыгнул, повис на турнике, начал подтягиваться.
— Ты в какую бригаду попал? — спросил, когда Геська возвратился.
— Не знаю. Скажут.
— А я в дышловую. Там тренировочка еще та будет. Что ни возьми — тяжелющее.
— Дышла — известно, — кивнул Геська. И, помолчав, добавил: — Как-то боязно мне. — Вопросительно глянул на Сережку. — Тебе тоже?
Сережка не спеша проговорил:
— Чего бояться? Не в лесу. Среди людей будем. В бригаду назначат. А там и бригадир есть. Помогут.
Геська сказал:
— Ладно. Поживем — увидим. — И добавил: — Смотри, не опаздывай.
Они договорились встретиться у клуба, и Сережка заспешил домой. Конечно, его опечалило то, что теперь лишь вечерами сможет видеться со своим верным другом Геськой. И его тоже волновал предстоящий выход на работу. Однако как бы там ни было, а радость продолжала нести его на своих крыльях. Он и не опомнился, как свернул на улицу, где живут Колесовы. Видно, где-то глубоко в нем теплилась надежда хотя бы издали увидеть Настеньку. Увидеть именно сейчас, когда для полноты счастья ему не хватает лишь этого. Но Сережка заставил себя повернуть назад. Если она не захотела мириться, что ж, у него тоже есть гордость...
Он все дальше уходил от заветной калитки. И почему-то блекла весна и угасала радость.
21
Все благоприятствовало Тимофею в этой поездке: денек выдался тихий, солнечный, перегон оказался свободным до самого Волнова, каждая станция на пути следования поезда звала к себе, завлекала зелеными огнями светофоров. Машина работала безупречно. Тимофей физически ощущал ее мощь, чувствовал, как она повинуется его рукам, будто живое разумное существо.
— Покажем класс?! — крикнул Андрею и весело подмигнул.
Андрей недоумевающе посмотрел на механика, соображая, что бы это значило.
— Жиманем на всю железку?!
— Мы жиманем, а потом нас жиманут, — усмехнулся Андрей, хлопнул форменным картузом по ладони. — Волков бояться — в лес не ходить. Двум смертям не бывать — одной не миновать. Давай, колосник ему в бок!
Кочегар спустился с тендера, спросил Андрея, можно ли подбросить в топку.
— Э, нет, Вашора, — отозвался Андрей. — Придется тебя натаскивать в другой раз. А сейчас... завали-ка ты меня угольком. Сам топить буду.
— Чего скаредничаешь?
Андрей поднял палец, многозначительно сказал:
— Опытно-показательный рейс. Понял? Валяй на свое место уголь подгребать. Да гляди, чтоб не сдуло.
На этом кончились «мероприятия организационного характера». Они отлично понимали, чем все это может кончиться, если что случится в пути. Молча, сосредоточенно делали свое дело.
Тимофей бросил взгляд на манометр, поколдовал над реверсом, и туго поддающийся рычаг регулятора пара вдруг легко скользнул до «пятки» в крайнее левое положение. Полностью открылся большой клапан. Тимофей «попустил» реверс, и локомотив помчался на всех парах. Замелькали за окном паровозной будки телеграфные столбы, посадки, разъезды... Засвистел встречный ветер. Непривычно громко загромыхал состав.
Острый взгляд Тимофея будто ввинчивался в стремительно мчавшуюся к ним даль. Рука лежала на рукоятке общего крана. Знает Тимофей, что в случае опасности, необходимости экстренного торможения и секунда дорога.
— Вижу зеленый! — время от времени нарушал он воцарившееся в паровозной будке молчание.
— Вижу зеленый! — вторил ему Андрей.
Для него эксперименты Тимофея не прошли даром. Сам видел, как при езде на большом клапане увеличивается расход пара. Тут уж нельзя ловить ворон. Потому и держал он под неослабным вниманием манометр, водомерное стекло, топку. То уголь подбрасывает, то шурует пикой спекшийся под разбушевавшимся пламенем жар, прикрывая рукавицей лоснящееся от пота разгоряченное лицо, то добавляет в котел воду.