его мыслях все четче и четче и незаметно овладевала душой. Аллана мучили сомнения, которые он не мог ни понять, ни выразить. Его терзало любопытство, которое он и желал, и боялся удовлетворить.

– Я боюсь, что должен побеспокоить вас одним или двумя вопросами, сэр, прежде чем приступлю к делу, – сказал Педгифт-младший. – Я не желаю насильно добиваться вашего доверия, я только желаю знать, как мне действовать в деле, которое кажется мне довольно щекотливым. Можете вы сказать мне, заинтересованы ли другие, кроме вас, в наших поисках?

– И другие заинтересованы, – отвечал Аллан. – Это я могу вам сказать.

– Нет ли другой особы, связанной с нашими поисками, кроме миссис Мэндевилль? – продолжал Педгифт, стараясь глубже заглянуть в тайну Армадэля.

– Да, есть еще одна особа, – ответил Аллан неохотно.

– Эта особа женщина, и молодая, мистер Армадэль?

Аллан вздрогнул.

– Как вы угадали это? – начал он и спохватился, но было уже поздно. – Не задавайте мне вопросов, – продолжал он. – Я не мастер защищаться против такого хитрого человека, как вы; я связан честным словом никому не сообщать никаких подробностей об этом деле.

Педгифт-младший, вероятно, услышал достаточно для достижения своей цели; он в свою очередь придвинул свой стул ближе к Аллану; стряпчий, очевидно, был растревожен и смущен, но профессия юриста требовала взять себя в руки.

– Я закончил мои вопросы, сэр, – сказал он, – и теперь должен высказать кое-что со своей стороны. В отсутствие отца, может быть, вы согласитесь считать меня вашим стряпчим. Послушайтесь моего совета и не продолжайте розысков.

– Что вы хотите сказать? – спросил Аллан.

– Может быть, извозчик, несмотря на все его уверения, ошибается. Я очень советую вам думать, что он ошибается, и прекратить дело.

Это предостережение было сделано весьма доброжелательно, но сделано слишком поздно. Аллан поступил так, как поступили бы девяносто девять человек из ста на его месте: он отказался принять совет своего стряпчего.

– Очень хорошо, сэр, – сказал Педгифт-младший. – Если вы непременно хотите, пусть будет по-вашему.

Он наклонился к уху Аллана и шепотом рассказал все, что слышал о доме в Пимлико и о людях, живших там.

– Не осуждайте меня, мистер Армадэль, – прибавил он, когда неприятные слова были произнесены. – Я старался избавить вас от этого огорчения.

Аллан перенес удар, как переносят все мужчины, – молча. Его первым побуждением было бы последовать совету, данному Педгифтом, и считать ложным уверение извозчика, если бы не одно неприятное обстоятельство, неумолимо препятствующее этому. Явное нежелание мисс Гуилт говорить о своей прежней жизни пришло ему на память и стало зловещим подтверждением улики, соединявшей поручительницу мисс Гуилт с домом в Пимлико. Одно заключение, только одно заключение, которое всякий мог бы сделать, услышав то, что услышал Аллан, утвердилось в его мыслях. Жалкая, падшая женщина, решившаяся в отчаянии прибегнуть к помощи негодяев, искусных в преступном умении скрывать дурные дела, женщина, пробравшаяся в порядочное общество и к профессии, достойной уважения, посредством фальшивой репутации, женщина, по положению своему подвергающаяся страшной необходимости постоянно скрываться и постоянно обманывать в том, что касалось ее прошлой жизни, – вот в каком виде представилась теперь Аллану прелестная торп-эмброзская гувернантка! Ложно или истинно представилась? Пробралась ли она в порядочное общество и к профессии, достойной уважения, посредством фальшивого имени? Да. Наложило ли на нее ее положение ужасную необходимость постоянно обманывать насчет ее прошлой жизни? Да. Была ли она жалкой жертвой вероломства какого-нибудь подлого человека, как Аллан предполагал? Она не была такой жалкой жертвой. Заключение, сделанное Алланом, заключение, к которому буквально привели факты, имеющиеся у него, все-таки было далеко от истины. Действительная история отношений мисс Гуилт к дому в Пимлико и к людям, жившим в нем, к дому, как справедливо говорили, наполненному скверными тайнами, и к людям, как описывали, постоянно находившимся в опасности попасться в руки закона, раскроется последующими событиями. Эта история была совсем не так возмутительна, но вместе с тем гораздо ужаснее, чем Аллан и его советник предполагали.

– Я старался избавить вас от огорчений, мистер Армадэль, – повторил Педгифт. – Я желал, как только мог, избежать этого.

Аллан поднял глаза и сделал усилие, чтобы овладеть собой!

– Вы ужасно меня огорчили, – сказал он. – Вы совсем разбили мое сердце. Но это не ваша вина. Я чувствую, что вы оказали мне услугу, и то, что я должен сделать, я сделаю, когда приду в себя. Есть одно обстоятельство, – прибавил Аллан после минутного тягостного размышления, – о котором следует тотчас же нам условиться. Совет, данный вами теперь, вы дали с добрым намерением, и это самый лучший совет, какой только можно было дать; я с признательностью приму его. Мы никогда более не будем упоминать об этом деле, и прошу, умоляю вас никогда не говорить об этом никому другому. Обещаете вы мне это?

Педгифт дал обещание с неподдельной искренностью и без свойственной его профессии сухости в обращении с клиентом. Огорчение, выразившееся на лице Аллана, по-видимому, расстроило его. Закончив разговор, он откланялся и вышел из комнаты.

Оставшись один, Аллан позвонил, попросил, чтобы ему подали письменные принадлежности, и вынул из записной книжки роковое рекомендательное письмо к «миссис Мэндевилль», полученное им от жены майора.

Человек, привыкший анализировать случившееся и на основе анализа готовившийся действовать обдуманно, на месте Аллана почувствовал бы некоторую нерешительность относительно того, как в сложившейся ситуации наиболее осмотрительно поступить. Привыкнув повиноваться своим впечатлениям, Аллан повиновался первому впечатлению и в этом серьезном непредвиденном деле. Хотя его привязанность к мисс Гуилт была совсем не так глубока, как он воображал, она внушила ему необыкновенный восторг и огорчение, когда он думал о ней теперь; его главным стремлением в эту критическую минуту было сострадательное желание мужчины защитить от огласки и погибели несчастную женщину, лишившуюся его уважения, но не своих прав на снисхождение.

«Я не могу вернуться в Торп-Эмброз, я не могу решиться говорить с нею или увидеть ее опять, но я могу сохранить ее тайну – и сохраню!»

С этой мыслью Аллан принялся за главную обязанность, которую должен был выполнить, – уведомить миссис Мильрой. Если бы он был умнее и проницательнее, то, может быть, нашел бы, что это письмо писать нелегко. Теперь же он не предвидел последствий и не чувствовал затруднения; он принял решение не сообщать о случившемся в Торп-Эмброз жене майора и написал ей несколько строчек так быстро, как только позволяли перо и бумага.

«Гостиница Денн, Ковент-Гарден, вторник.

Милостивая государыня!

Прошу вас извинить меня, что я не возвращаюсь в Торп-Эмброз сегодня, как обещал. Непредвиденные обстоятельства принуждают меня остаться