Топорова не любят люди! «Меня не любят люди и животные», — пишет он в графоманских стихах на смерть Набокова, хотя при чем тут Набоков? Правда, он утверждает, будто его любят дети, но, как почти всегда, лжет. Наши маленькие дочери, литературный дебют которых несколько лет назад не замедлил высмеять горе-критик, в один голос утверждают, что Топорова терпеть не могут!

Топоров ошибочно полагает себя остроумным человеком. И к месту и не к месту пускает в ход так называемое остроумие. Иронию. Сарказм. Гротеск. И, как ему представляется, самоиронию. Но помилуйте! Более откровенной, более бесстыдной, более позорной автоапологии мы еще не читывали! И более бессмысленной — потому что вопрос о том, ради чего написана эта книга, повисает в воздухе. А вопрос о том, ради чего издана, следует с надлежащим негодованием и ненаигранным недоумением переадресовать ее издателю. Которого, не приходится сомневаться, жестоко накажет рынок — тот самый рынок, который со всегдашней безапелляционностью дилетанта и невежды, прорицателя и демагога, бездари и враля хулит Топоров!

Сам он, должно быть, прочитав эту отповедь, только порадуется — вот, мол, опять меня пропечатали! Аутсайдер, изгой, маргинал, он ждет от «хороших парней» хотя бы бранного слова, лишь бы о нем не молчали, но нет, не дождется! Топоров — помойная яма нашей словесности. Топоров — черная дыра, в которую — если не принять контрмер — может ухнуть все, что нам дорого, вся наша выстраданная иерархия, весь мудро выверенный уклад бытия, вся творимая нами и рядом с нами отечественная словесность. В предыдущем пассаже мы, в потоке дефиниций, атрибутировали Топорова как бездарь, но это, пожалуй, не совсем точно. Определенного дара он все-таки не лишен — дара бесплодного, дара дешевого (перефразируем мы подлинного, в отличие от Топорова, поэта). У Топорова особый дар — вызывать к себе омерзение. Особый, но единственный, поэтому он его и эксплуатирует. А значит, и обижаться на него — человека завистливого, несчастного и больного — грех. Да никто и не обижается. Да и мы не обижаемся, а всего лишь констатируем прискорбный факт.

А навсегда ли потерян Топоров? Хочется надеяться: навсегда, потому что бесконечна Милость Господня.

Теперь он наконец высказался, наконец заголился — и волей-неволей замолчит хоть на какое-то время. Хотя делать такие прогнозы — означало бы подражать самому Топорову, а от этого — спаси и помилуй.

А ведь мог бы, мог бы стать одним из нас — правильной нации, из неплохой семьи, во младенчестве крещен, да и в КПСС вступить ему предлагали…

Но Бог шельму метит. Горбатого могила исправит. А Топорова, похоже, не исправит даже могила.

Жаль Топорова… Но есть, утверждает он сам, иерархия жалости — и человека, нечаянно прочитавшего эту мерзкую книгу, нам жаль куда больше.

Тарас Скотинин, главный редактор журнала

«С нами и за нами!», по поручению Академии

Русской Современной Словесности.

Отец Абрам Гуревич, РПЦ.