еще удерживал город в своих липких объятиях и прочно закрытые ставни защищали предутренние сны, беглецы подошли к маленькому домику, спрятавшемуся во влажной зелени утреннего сада, и забарабанили крепкими кулаками в дверь. В доме, похоже, еще спали. Но вот где-то в комнате заскрипели двери, послышался кашель, и у двери послышались быстрые шаги. Заспанный, недовольный голос спросил:

— Кто стучит?

— Свои… Аржоняну.

— Какой Арж…а-а-а… Николай?

Человек за дверью застучал задвижкой и, открывая дверь, забормотал:

— Вот это удивил… Ну и дела. А я думаю, кто это в такой ранний час при…

Распахнув дверь, человек испуганно отступил назад, не окончив свою речь. Толстяк с испуганным удивлением смотрел на одежду Аржоняну, пытаясь свободной рукой закрыть дверь.

Аржоняну засмеялся:

— Что, не узнал? Ну, пускай уже, а то еще зубы сквозняком прохватит, если будешь так долго держать рот раскрытым.

Пили чай и рассказывали друзьям о своих приключениях. Хозяин гостеприимного домика — рабочий табачной фабрики, Вороняну, внимательно слушал рассказ Аржоняну, а потом задумчиво сказал, что дело их плохо. Придется неделю-другую пожить им у Мушатеску. Им же теперь надо паспорта получить и работу найти?

Аржоняну согласился — действительно, чужой хлеб они есть не собираются.

За окнами в утреннем воздухе завыли фабричные гудки…

— Ну, уже шесть часов. Я пошел… Пора… Полезайте пока в чулан и до обеда спите, на улицу выходить не советую.

Он спешил и на ходу обратился к женщине:

— Юля, ты сделай им тут все — обед и прочее…

Женщина молча кивнула Воронину.

А на другой день вечером кузнец и Аржоняну были уже на другом конце города, в маленьком доме с садом за высоким забором.

Аржоняну и здесь пришлось рассказать историю их бегства. Теперь он говорил об этом, как о веселом приключении, поскольку стража была где-то далеко и все события остались позади. Но друзья, собравшиеся в тесной комнате, весело смеялись, слушая рассказы Аржоняну. Потом перешли к делу.

Мушатеску, еще улыбаясь, спросил Степана:

— Вы что-нибудь слышали про большевиков?

— Только плохое, все, что поп говорил.

А Мушатеску заговорил совсем иначе. Он говорил о притеснениях, которые чинят сейчас господа, и о том, что с этим надо бороться, что сначала надо использовать все средства агитации, которые так правильно использовали и продолжают использовать большевики. Надо рассказывать рабочим, кто они такие, кто их друзья. А то вот видишь — поп хорошо агитирует против большевиков, и даже такого, как Степан, сумели сбить с толку.

Мушатеску говорил долго, а потом повернулся к Степану и сказал девушке, что сидела рядом:

— Вот этого товарища поручаю вам, товарищ Труке. За время его пребывания у нас он должен узнать, почему он, сам того не понимая, стал большевиком.

— Кто, я? — удивленно спросил Степан.

— Да, вы, товарищ… Вы давно уже большевик.

— А я? — вскочил Аржоняну.

— И вы тоже, товарищ.

— Но я ничего не знаю о большевиках!

— Значит, товарищ Труке и вас возьмет к себе.

А Степан поднялся неловко и, почему-то долго краснея и протянув вперед свои огромные черные руки, произнес:

— Не знаю, большевик я или нет, но если вы против бояр, тогда и я с вами.

Аржоняну добавил:

— А если вы еще и за человеческую жизнь для людей, тогда я буду делать все, что вы мне прикажете.

Так в этот летний вечер, за плотно закрытыми ставнями в маленьком доме были приняты в Румынскую партию большевиков-коммунистов двое «несознательных» товарищей: рабочий Аржоняну, добивающийся человеческой правды и прекрасной жизни для всех, и кузнец Македон, несущий в своем сердце горячую ненависть к боярам.

Страницы книги золотой

И пошли дни новой жизни и красной правды. Девушка с прекрасными глазами — простыми и тихими, как вечерние зори, ежедневно подолгу разговаривала с этими двумя рабочими, незаметно ставшими большевиками.

Тихий голос и негромкие, но пламенные слова падали с шипением в мозг, словно расплавленное олово, и зажигали этих двух людей, которые не знали, куда девать во время разговоров свои мозолистые руки.

О борьбе и победе рабочей правды, о днях, что ведут к великой победе, о погибших и замученных, о тех, что гибнут в неравной борьбе, целыми днями рассказывали уста этой тихой, голубоглазой фурмозы.

Так, открывая страницу за страницей золотой книги революции, узнали они о пролетарской революции в СССР, о рабочем движении во всех странах и о рабочем движении у себя в боярской Румынии.

Аржоняну с каждым днем все больше удивлялся:

— Вот так штука получается, — тысячи гибнут за наше рабочее дело, а мы здесь ни в зуб ногой… Вот тебе и на — земля румынская маленькой кажется, а про такие вещи впервые слышать приходится… Вот и на тебе: наша дирекция словом «большевик» всегда нас позорит, отчего слово это стало ругательством. Ну и хитрые же, собаки! Значит, по-вашему, нам надо выступать всем общим фронтом?

А девушка с голубыми глазами рассказывала им, как они работают на других, не получая при этом ничего для себя. Почему трудно бороться беднякам и почему надо быть им вместе, чтобы победить так, как это сделали русские рабочие.

Аржоняну нетерпеливо перебивал:

— Ладно, а когда мы победим, тогда заживем по-человечески?

Девушка улыбнулась и тихо ответила:

— Я не знаю, Аржоняну, что вы называете человеческой жизнью, но, если вы хотите, я расскажу вам, как живут такие же рабочие в Советской стране.

— Вот это хорошо.

— Я расскажу вам о том, что так старательно замалчивают румынские газеты. Когда вы читаете наши газеты, в которых пишут про разруху в Советских странах, о восстаниях, о голоде и ежедневных убийствах — и если вы еще верите этому вранью — мне трудно будет убедить вас в том, как прекрасна жизнь в этой свободной стране.

Девушка тихо провела рукой по волосам и улыбнулась, потому что Степан и Аржоняну придвинулись ближе и глазами показывали — они ей полностью верят. Она начала рассказывать им, как побеждали рабочие в Советской стране, какие там сейчас законы по охране труда. О том, что фабрики и заводы там в руках самих рабочих.

Но как-то неожиданно, задумчиво, смутившись, Аржоняну спросил:

— А вы не врете? Вы меня простите, что я так говорю, но все, о чем вы рассказываете, выглядит словно какой-то сон.

— Дорогой Аржоняну, мне тоже все это казалось сказкой, пока я не увидела сама…

— Вы были там?

— Да. Я там прожила пять месяцев.

Степан и Аржоняну удивленно молчали и смотрели на эту странную девушку, что побывала в СССР и видела прекрасную землю с