Когда летом 1917 года стало известно, что под давлением союзников сын Ольги Константиновны — Константин отрекся от престола в пользу своего среднего сына Александра и члены греческого королевского дома вынуждены были выехать из страны, из Царского Села ей писали: «Переживаем все с тобою… молимся, да утешит и подкрепит тебя Господь Бог. Так тяжело не быть вместе… Больно за тебя и за твоих дорогих! Сколько везде страдания! Куда не посмотришь — скорбь и скорбь. Но Господь не оставит».

19 мая газета «Ялтинская новая жизнь» перепечатала из петроградской газеты «Русские ведомости» заметку под заголовком «Странная история». В ней говорилось: «Адмирал Колчак отдал следующий приказ: „Военный и морской министр Керенский приказал мне немедленно установить, кем и по чьему приказу был произведен обыск в Ай-Тодоре, Чаире и Дюльбере у членов семьи Романовых, т. к. Временное правительство никаких распоряжений по этому вопросу не делало, разыскать и вернуть по принадлежности все украденное; вопрос о возмутительном поведении лиц, производивших обыск, поставить на суд чести. Производство расследования носит спешный характер, поэтому предписываю его закончить в возможно непродолжительное время“».

Так Временное правительство пыталось замести следы. Между тем согласно майской инструкции Севастопольского совдепа контакты лиц, проживающих в Ай-Тодоре, Чаире и Дюльбере, между собой, а также с «внешним миром» (имелись в виду Ялта и другие населенные пункты по Крымскому побережью) должны были быть прекращены. «Сношения» разрешались лишь в особых случаях и только с согласия начальника охраны. Лица, приезжающие из России, допускались также по разрешению Севастопольского совета.

Все имения — Ай-Тодор, Чаир и Дюльбер находились под наблюдением команды, состоявшей из семидесяти двух человек, большей частью матросов Черноморского флота и солдат Ялтинской дружины под командованием прапорщика В. М. Жоржелиани. Караульные посты были соединены между собой, а также с канцелярией начальника охраны, находившейся в имении Чаир, полевыми телефонами. Телефонная связь с Ялтой и Севастополем поддерживалась через станцию Кореиз. Проезд производился «через специальные ворота». «Лица, выезжающие в неуказанные ворота», должны были арестовываться. Эти правила распространялись на всех «входящих и выходящих из имений».

«Мы живем совсем отрезанными от мира, — писала Мария Федоровна великой княгине Ольге Константиновне, — на нас смотрят как на настоящих преступников и очень опасных людей. Трудно в это поверить… Каждый раз, когда куда-либо выезжаем, мы должны спрашивать разрешение караульного. Ежедневное маленькое унижение. Они (охрана. — Ю. К.) никогда не здороваются. Стоят в своих будках или выходят с газетой в руках и сигаретой во рту, чтобы закрыть за нами калитку…»

За всеми проживавшими в Ай-Тодоре, Чаире и Дюльбере устанавливалось тайное наблюдение, которое должно было осуществляться под руководством ЦИК Севастопольского совдепа его специальными уполномоченными — рабочими Акимовым и Бобковым. Им же поручалась организация цензуры писем и телеграмм, адресованных членам царской семьи и исходящих от них.

Во время Корниловского мятежа Севастопольский совет решил перевезти всех Романовых на миноносце из Кореиза в Севастополь, чтобы изолировать их, однако после того как начальник охраны прапорщик Жоржелиани дал заверения в том, что в имениях «будет все спокойно», этот план был отклонен. Тогда усилили охрану, в течение трех дней полностью прекратили, а затем ограничили доступ в имения, разъединили телефоны. Вся корреспонденция членов бывшей императорской семьи, идущая через Кореиз, подвергалась военной цензуре. Почта присылала на просмотр начальнику охраны всю корреспонденцию, приходившую Романовым в Крым.

Таким образом, все Романовы, жившие в разных имениях, были практически полностью изолированы. Ф. Юсупов вспоминал, что «связной» между ними была его двухлетняя дочь — маленькая Ирина, которой разрешалось посещать имения и переносить письма от одних родственников другим. Зять вдовствующей императрицы, великий князь Александр Михайлович, писал в своих воспоминаниях: «Мы состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения на полутора десятинах между горами и берегом моря. Комиссар являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета. Притеснения следовали одно за другим. Был составлен целый список запретов и список тех лиц, которых разрешалось принимать.

Временами разрешение на посещение неожиданно отменялось, но затем без всяких объяснений вновь давалось. И так все время».

Великая княгиня Ксения Александровна в письме великому князю Николаю Михайловичу сообщала: «Приходил сегодня комиссар. Сандро с ним долго говорил. Кажется, он понимает, что мы никакой опасности не представляем, но находит, что охрану следует какую-нибудь оставить, но с тем, чтобы люди не выполняли бы распоряжения карательного начальства, как они это делают все время. Просил нас не выезжать еще несколько дней (сначала сказали два дня, а выходит больше недели!), пока он не сделает доклада Севастопольскому комитету, куда он поедет сегодня вечером. Понимаешь, как это все действует на нервы и бесит?!»

По жалобам Александра Михайловича и его жены Ксении Александровны относительно краж, имевших место во время майского обыска в Ай-Тодоре, из Севастополя прислали следственную комиссию, 1 июня 1917 года все члены бывшей императорской семьи были заслушаны.

Сохранилось письмо, написанное Марией Федоровной тремя неделями позже в Павловск греческой королеве Ольге Константиновне Романовой, где описаны те унижения, которым она и другие члены императорской семьи тогда подверглись:

В июле 1917 года в Ай-Тодор прибыл посланник Керенского, но его визит никак не улучшил ситуацию. Обстановка обострилась также в связи с тем, что летом в Ливадии местными монархистами было разбросано большое количество листовок, в которых содержался призыв восстановить монархию. Под листовками стояла подпись: «Центральный комитет Общества „Вперед за Царя и святую Русь“».