Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отель «Эдинбург» роскошен, традиционен и великолепен: дубовые панели, фарфоровые ванны. Однажды здесь останавливались его родители, и Декстер считает отель старомодным и дорогим, но он подумал, что, раз уж он, Мэдди и Жасмин выбрались в Эдинбург, размах не помешает. Они планируют провести в отеле две ночи, а потом взять машину напрокат и отправиться через всю страну в летний коттедж близ озера Лох-Ломонд. Глазго ближе, конечно, но Декстер не был в Эдинбурге уже пятнадцать лет — с того самого пьяного уик-энда, когда он вел телерепортаж с Эдинбургского рок-фестиваля. Теперь ему кажется, что это было очень, очень давно, в другой жизни. Сегодня он, как полагается отцу, собирается показать дочке город, Мэдди помнит, какая сегодня дата, и решает оставить их вдвоем.
— Ты точно не против? — спрашивает ее Декстер, когда они остаются наедине в ванной.
— Конечно нет. Пойду в галерею, посмотрю ту выставку.
— Я просто хочу показать Жас кое-какие места. С которыми у меня связано много воспоминаний. Не хочу, чтобы ты мучилась от скуки.
— Я уже сказала: я не возражаю.
Он внимательно на нее смотрит:
— И ты не думаешь, что я сошел с ума?
Она улыбается уголками губ:
— Нет, я не думаю, что ты сошел с ума.
— И не считаешь, что это жутковато или странно?
— Вовсе нет.
Если у нее и есть какие-то возражения, она никак этого не показывает. Он слегка касается ее шеи губами.
— Делай, что должен, — говорит Мэдди.
Предсказание о том, что дождь будет идти сорок дней подряд, когда-то казалось маловероятным, но только не в этом году. По всей стране дождь не прекращался уже несколько недель; наводнение поглотило целые города; такого лета у них еще не было, это словно совершенно новое время года. Сезон муссонов.
Они выходят на улицу; день еще ясный, тучи высоко, и пока дождя нет. Они договариваются встретиться за обедом и расходятся в разные стороны. Отель находится в Старом городе, совсем рядом с Королевской милей[68], и Декстер ведет Жасмин стандартным историческим маршрутом по переулкам и потайным лестницам, пока они не оказываются на Николсон-стрит, ведущей к югу от центра. Он помнит эту улицу шумной, подернутой дымкой из выхлопных газов автобусов; но в воскресенье утром здесь тихо и немного грустно. Жасмин раскапризничалась; ей скучно вдали от туристического пути. Чувствуя, как она повисла у него на руке, Декстер продолжает идти. Он нашел старый адрес в письме и вскоре видит указатель. Рэнкеллор-стрит. Они сворачивают на тихую жилую улицу.
— Куда мы идем?
— Я ищу один дом. Номер семнадцать.
Они подходят к дому. Декстер вглядывается в окно третьего этажа: шторы опущены; обычное, ничем не примечательное окно.
— Видишь ту квартиру? Там жила Эмма, когда мы вместе учились в университете. Вообще-то, можно сказать, мы здесь и познакомились.
Жасмин послушно поднимает голову, но обыкновенный дом с террасой ничем не отличается от таких же домов рядом и напротив, и у Декстера возникает мысль, что не стоило отправляться в этот поход. Это жутковато, сентиментально и понятно лишь ему одному. Да и что он рассчитывал увидеть? Он ничего не помнит об этом месте, а сладость тоски по прошлому бледна и преходяща. Он даже думает, не оставить ли эту затею, позвонить Мэдди и договориться встретиться немного раньше, но Жасмин вдруг показывает в конец улицы, где гранитные скалы нависают над крошечным по сравнению с ними домом.
— Что это?
— Солсбери-Крэгз. А наверху — гора Артурз-Сит.
— Там люди!
— Туда можно подняться. Это совсем не сложно. Может, попробуем, как думаешь? Сможешь?
Они идут в направлении Холируд-парка. Как это ни удручающе, его дочь, которой всего семь с половиной лет, поднимается по горной тропе гораздо проворнее, чем он, лишь иногда останавливаясь, чтобы обернуться и посмеяться над задыхающимся и вспотевшим отцом.
— Ботинки скользкие, — говорит он, и они продолжают подъем, покинув главную тропу и карабкаясь по скалам. Наконец они оказываются на ступенчатом ржаво-красном плато на самой вершине Артурз-Сит. Они находят каменную колонну, установленную в самом высоком месте, и он рассматривает надписи и рисунки, почти не надеясь увидеть среди них свои инициалы. «Долой фашизм»; «Алекс М. 5/5/07»; «Фиона навсегда».
Чтобы отвлечь дочь от непристойных рисунков, он поднимает ее, усаживает на колонну и придерживает за талию. Жасмин болтает ножками, а он рассказывает ей о достопримечательностях:
— Вон там Эдинбургский замок, а вон вокзал. Это залив Ферт-оф-Форт, он ведет в Северное море. Где-то там Норвегия. А вон Лейт, Новый город, где я раньше жил. Двадцать лет назад, Жас. Еще в прошлом веке. Видишь тот холм с башенкой? Это Карлтон-хилл. Туда тоже можем забраться, если хочешь, попозже.
— Ты разве не устал? — спрашивает она с сарказмом.
— Я? Шутишь? Я прирожденный атлет.
Прижав кулачок к груди, Жасмин хрипит, изображая, как он поднимался в гору.
— Ах ты, проказница! — Он похватывает ее под мышками, снимает с колонны и делает вид, что собирается бросить вниз с горы, а потом кружит. Жасмин визжит и смеется.
Они спускаются вниз и находят естественное углубление в скалах с видом на город. Декстер лежит, подложив руки под голову, а Жасмин сидит рядом, ест чипсы с солью и уксусом и с огромным сосредоточением пьет через соломинку сок из маленького пакета. Солнце греет лицо Декстера, но ранний подъем берет свое, и по прошествии нескольких минут он чувствует, что вот-вот уснет.
— А Эмма тоже сюда приходила? — спрашивает Жасмин.
Декстер открывает глаза и приподнимается на локтях:
— Да. Мы были здесь вместе. Дома есть фотография. Я тебе покажу. Тогда папа еще был худым.
Жасмин надувает щеки и начинает тщательно облизывать соленые пальцы.
— Скучаешь по ней?
— Ты имеешь в виду Эмму? Конечно. Каждый день. Она была моим лучшим другом. — Он слегка толкает дочку в бок. — А почему ты спрашиваешь? Тоже скучаешь?
Жасмин сосредоточенно хмурится:
— Наверное. Мне было всего четыре года, я не так уж хорошо ее помню, только когда вижу фотографии. Помню свадьбу. Но Эмма ведь была милая, правда?
— Очень милая.
— А кто теперь твой лучший друг?
Он кладет руку ей на шею, нащупывая маленькую ямочку:
— Ты, конечно. А кто твой лучший друг?
Жасмин морщит лобик, серьезно задумавшись.
— Наверное, Фиби, — отвечает она и хочет втянуть сок через соломинку, но пакет пустой и издает неприличные звуки.