Предвыборное обращение Сталина было выдержано, как всегда, в уверенном тоне и не оставляло ни малейших сомнений в мощи советского строя и в том, что его ждет светлое будущее. Подобные мысли звучали и в предвыборных речах его главных помощников32. Тем не менее, радужные перспективы советского правительства в первые годы после войны омрачала еще одна мысль: о том, что роль СССР в достижении победы не признают в достаточной мере за границей, и о том, что международное сообщество собирается лишить Советский Союз возможности пожинать плоды своей победы. Наиболее явно эти опасения были высказаны во время предвыборной кампании Георгием Маленковым, заместителем Сталина по партии: «Были случаи в истории, когда плоды победы выпадали из рук победителя. С нами это не должно случиться… Мы должны, прежде всего, и дальше сплачивать и укреплять наши советские социалистические государства… И мы должны помнить, что наши друзья будут уважать нас, только пока мы сильны». В своем предвыборном обращении Андрей Жданов, начальник советского отдела идеологии, предупреждал, что «даже среди миролюбивых народов есть реакционные элементы, которые враждебно настроены к Советскому Союзу… Вы знаете, что наша политика мира и безопасности… нравится не всем. Нет, всем угодить нельзя, но нам нужно быть крайне бдительными»33. Жданов вернулся к этой теме в ноябре 1946 г., в выступлении в честь годовщины революции. Он также саркастически высказался о том, как о Советском Союзе и советских людях писали в западной прессе: «Читаешь и удивляешься, как быстро изменились советские люди. Когда лилась наша кровь на полях сражений, восхищались нашей храбростью, мужеством, высокими моральными качествами, беспредельным патриотизмом. И вот теперь, когда мы в сотрудничестве с другими народами хотим реализовать свое равное право на участие в международных делах, нас начинают поливать потоками ругани и клеветы, поносить и заушать. Приговаривая в то же время, что у нас якобы несносный и подозрительный характер»34.

То, что Жданов говорил на людях, с не меньшим жаром обсуждалось внутри советского правительства. В конце войны Совинформ, правительственный орган, ответственный за пропаганду, подготовил ряд отчетов по своей деятельности и деятельности аналогичных западных организаций. По данным Совинформа, теперь, когда война закончилась, деятельность советской пропаганды за границей очень осложнилась, так как реакционные круги на Западе начали массированную клеветническую кампанию против коммунистов. В этой антисоветской кампании, проводимой при моральной и материальной поддержке информационных агентств Великобритании и США, особенно опасную роль играли социал-демократические элементы рабочего движения35. Подобные темы затрагивались в секретном бюллетене Центрального Комитета «Вопросы внешней политики», выходившего с конца 1944 г. Из статьи в статью кочевали утверждения о подъеме и росте влияния реакционных кругов в западных странах и рассуждения о развитии борьбы между просоветскими и антисоветскими силами – особенно внутри рабочего движения в Европе. Во многом аналогичные мнения высказывались в «Новом времени», которым после войны был заменен журнал «Война и рабочий класс», и в других советских изданиях. В марте 1946 г. к дискуссии присоединился сам Сталин, дав длинное интервью по поводу речи Черчилля о «железном занавесе». В своих ответах он называл бывшего премьер-министра Великобритании противником большевизма и реакционером, который пропагандирует войну с СССР36. Советский народ в этой полемике без колебаний принял сторону правительства. Как вспоминал чехословацкий коммунист Зденек Млинар, который в послевоенное время учился в Советском Союзе, «самым основательным убеждением было то, что Советский Союз во время войны ценой невероятных жертв решил судьбу человечества, и потому имел право на особое уважительное отношение всех народов. Эти люди воспринимали любую критику как оскорбление памяти умерших. В этом отношении они были заодно с правительством, как бы критично они ни относились к нему в других вопросах»37.

В культурно-политической жизни СССР реакцией на растущее недовольство и настороженность Запада стала ультрапатриотическая националистическая кампания восхваления неповторимых достоинств страны. В основе этой кампании было мнение Сталина по поводу места, которое СССР должен был занять на правах победителя в послевоенном мире. Сталин ожидал гораздо большего, чем он фактически получил, признания и уступок со стороны своих партнеров по коалиции. Особенно его раздражало то, что СССР не получил своей доли в послевоенной оккупации Японии и что Великобритания и США, по-видимому, были намерены пренебречь решениями Ялтинской и Потсдамской конференций по вопросу сферы влияния СССР в Восточной Европе. Сталин отреагировал тем, что занял жесткую позицию в послевоенных переговорах с англичанами и американцами и всячески порицал своих соратников за любые проявления «угодничества» по отношению к Западу. Львиную долю упреков получил многострадальный Молотов, который в основном занимался иностранными делами и имел больше всего возможностей допустить ошибку. В ноябре 1945 г., например, Сталин раскритиковал Молотова за то, что тот разрешил опубликовать в СССР речь Черчилля: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов… Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подробные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня»38.

Вполне возможно, что, как утверждают некоторые, такие выпады Сталин делал специально для того, чтобы дисциплинировать своих соратников по Политбюро и восстановить свое доминирование над ними. Впрочем, негодование Сталина кажется вполне искренним – сомнительно, что он ощущал подобную угрозу со стороны таких, как Молотов. Война укрепила диктатуру Сталина внутри Политбюро, а роль, сыгранная им в достижении победы, сделала его положение как политического деятеля практически неоспоримым. Если в борьбе Сталина с угодничеством Западу и был элемент расчета, то он был связан с тем, что Сталин был искренне обеспокоен влиянием на советское общество контактов с капиталистическим миром. Война и отношения внутри «большого альянса» открыли возможность для воздействия на Советский Союз со стороны Запада множества факторов политического, культурного и экономического порядка, и многие надеялись, что эта тенденция сохранится также в мирное время. Летом 1944 г., например, советский писатель Всеволод Вишневский в таких радужных тонах описывал свое видение сосуществования культур в послевоенный период: «Когда война закончится, жизнь будет очень приятной. В результате нашего опыта появится великая литература. Будет активное движение и много контактов с Западом. Каждому будет разрешено читать, что ему хочется. Будет обмен студентами, поездки за рубеж для советских граждан будут упрощены»39.