Робер не закричал и не ринулся к двери. Пришло время выносить фоб, и хозяин Эпинэ взялся за обитый серым атласом ящик вместе с Мевеном, Пуэном и Карой. Воскресшего загородил мертвый…

Что-то блеснуло, что-то в руке агарисца. Голубь. Наперсный знак кардинала возвращается Эсперадору, но у Церкви больше нет главы, да и самой Церкви по сути нет. Значит, белый эмалевый голубь упокоится в Адриановой чаше вместо цепи Никола.

Процессия медленно ползла знакомыми галереями. Здесь Робер играл с братьями в осаду Ноймара и последний бой Ги Ариго, прятался от менторов, целовал хорошенькую Берту, здесь год назад проходил с дядюшкой Альбином, чтобы вновь увидеть беднягу уже на каштане.

У поворота к усыпальнице с Иноходцем поравнялся Дювье, и Робер, вспомнив свое обещание, уступил ношу сержанту. Следующим по праву был Никола… Маленький генерал собирался умереть вместо «Монсеньора», доверил свою тайну кардиналу и вернулся. На похороны. Смерть его высокопреосвященства Никола себе не простит, только его присутствие не изменило бы ничего: Левий погиб не потому, что его не защищали, — человеку не бывать проворней волкодава, но даже Готти смог лишь отомстить. Они об этом еще поговорят, а теперь нужно вернуть Карвалю его цепь и подвести к гробу, прежде чем за ним сомкнутся двери склепа. Робер уступил дорогу не скрывающей слез графине Пуэн и положил руку на знакомое твердое плечо.

— Монсеньор! Я счастлив виде…

— Вы… не Никола.

— Аннибал Карваль к вашим услугам. Граф Валмон отпустил меня в ваше распоряжение и просил срочно вручить вам письмо.

— Аннибал…

— Монсеньор, что-то не так?

— Вы очень похожи на брата. Где письмо?

«Герцог Эпинэ, — на сей раз Проэмперадор Юга был краток, — все касающиеся Вас и виконта Мевена недоразумения разрешены.

Получение Вами сего письма равнозначно вступлению в должность командующего ополчением Внутренней Эпинэ. В таковом качестве Вы подчиняетесь командующему ополчением всей провинции барону Волвье».

— Вы можете объяснить мне, что это значит?

— Граф Дорак после беседы с господином Проэмперадором почувствовал себя плохо и с выделенным ему эскортом отбыл в свои владения для излечения. Его обязанности перешли ко второму сыну графа Валмона Сержу. Монсеньор, вам лучше догнать процессию, пока вас не хватились.

— Вы правы.

Аннибал был похож на брата не только внешне.

Или я, или хаос.

Приписывается Шарлю де Голлю

400 год К. С. 3-й день Осенних Скал

1

В Старой Придде Ноймаринена уже не было — после известий о поражении герцог с ближайшими помощниками перебрался западнее. Это было правильно, хотя выбор именно Тармы Лионеля удивил. Сам он предпочел бы Акону, где сходились основные тракты северо-запада и речной путь. Армия Эмиля через город уже прошла, известия из Марагоны поступали исправно, да и сама Акона с ее цитаделью и внешними укреплениями могла за себя постоять. Рудольф, однако, решил по-своему, возможно желая показать, что не намерен отсиживаться за крепостными стенами.

— Монсеньор вас ждет! — объявил капитан с орлиным носом. — Прошу…

Превращенная в кабинет богатая гостиная радовала глаз выдержанными в зеленых тонах шпалерами и четырьмя изящными люстрами. У кого-то в Тарме были не только деньги, но и вкус. До войны.

— Хорошо, что с матерью обошлось. — Рудольф в расстегнутом мундире шел навстречу. — Вроде осень, но жаре нет дела до календарей. Садись. Что про нас знаешь?

— То, что знал Эмиль девятого Летних Молний.

— Тогда, считай, ты знаешь всё. Бои прекратились, дриксы укрепляются в захваченных городах и крепостях, на Марагону даже не смотрят, хотя до холодов полно времени. Странно…

— Отнюдь нет, если знать об Эйнрехте. Я прикинул сроки — миролюбие Бруно неплохо увязывается со временем, необходимым для получения двух новостей: о смерти кесаря и о мятеже.

— Мятеж, говоришь? Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Рудольфу пора было поворачивать, но он остановился, хмуро глядя на собеседника. — Со старого быка станется распустить слухи и ждать, когда мы успокоимся и перестанем вертеть головами, как совы.

— Это не слухи, и я не готов считать эти вести хорошими. Мы с Вольфгангом-Иоганном встречались с Хайнрихом, который и рассказал нам про Эйнрехт. Ни я, ни маркграф в его словах не сомневаемся.

— Что ж, самое время спросить, что делает в твоей свите гаунасский полковник в бергерском плаще.

— Везет письмо Хайнриха принцу Бруно.

— Это делает тебе честь как брату и сыну, но не как талигойскому маршалу. Никаких переговоров об обмене пленными я не начну, сколько бы посредников ты ни набрал! Я понимаю твое положение и сам все объясню твоей матери…

— Она не поймет. Не как мать теньента Сэ, а как графиня Савиньяк, урожденная Рафиано. Нам тревожно за Арно, но переговоры начинает либо тот, кто побеждает, либо никто.

- Да… Мы, мягко говоря, не побеждаем. Чего хочет Хайнрих от Бруно?

— Один варит счел уместным напомнить другому, что в Излом не льют кровь, пока же Гаунау закрывает границу с Дриксен. Маркграф поручил мне как новому командору Горной марки взять посланника Хайнриха под временное покровительство.

— Что ж, прими мои извинения. — Рудольф резко развернулся. — О том, что в Бергмарк новый командор, Вольфганг-Иоганн меня все же уведомил. Ты не терял времени…

— Я бы счел, что потерял впустую несколько недель, если б не встреча с дамами Арамона и не тройственные переговоры. Тем не менее я предпочел бы в это время находиться если не на Мельниковом лугу, то в Олларии.

— Последнее было бы неплохо, — буркнул Ноймаринен, явно думая о своем. — Итак, Бруно в самом деле не до Марагоны… Что ж, пусть они с племянником тузят друг друга, и чем сильней, тем лучше.

— Фридрих убит вместе с принцессой Гудрун. — Вдаваться в подробности Лионель не спешил. — Похоже, в Эйнрехте происходит то же, что и в Олларии.

— И там, и там головы на войне, а задницы — в столице, результат закономерен. — Рудольф махнул рукой. Пока все шло более или менее мирно. Пока… — Не подумай только, что я не доверяю твоей матери и закрываю глаза на всякие странности, но вы сейчас грешное с праведным мешаете. Несомненно, разгулявшаяся нечисть что-то чует — Надоры со счета не сбросить, но безобразия в столицах к этому приплетать незачем. Впрочем, если по Эйнрехту бродили зеленые монахи и маршировали крысы, я готов подумать.