Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на письмо с подписью АЛП («А Laughable Party», инициалы жены НСЕ — ALP), защищающее НСЕ, он посажен в тюрьму, над ним издеваются американские туристы, и наконец он положен во гроб и до поры до времени закопан на дне озера Лох-Ней. Книга преображается в письмо (разбираемое в главе 5.1), диктуемое АЛП Шему, доверяемое Шону для доставки, но как-то оказавшееся в мусорной куче, где его откапывает курица по кличке Бидди. Письмо — то ли обвинительный, то ли оправдательный акт. Глава 6.1, чаще известная как «Квиз», состоит из легкого уклонения от повествования (даже от такого, какое оно есть), чтобы представить протагониста в форме двенадцати загадок и ответов. По Роберту Ван-Хенкесу и Эрику Биндервойту, глава «занимает стратегически важное место между двумя большими вопросами, поднятыми в предыдущих главах, и которые никак не решены: в чем на самом деле тайный грех Ирвикера и о чем было письмо?». В двух последних главах книги 1 мы больше узнаем о писце-писателе Шеме и авторе АЛП, о последней из одного из наиболее популярных фрагментов текста, часто публикуемого отдельно под названием «Анна Ливия Плюрабель». Песнь Песней Джеймса Джойса, одно из удивительных произведений лирики двадцатого века, нипроза-нипоэзия, проэзия — приходится тужиться, подражая ДД, чтобы найти хотя бы сносное определение.
Лжетрагедия Ирвикера освещается четырьмя старцами, чье коллективное имя, Мамалуйо, сложено из имен четырех евангелистов — Матвей, Марк, Лука и. Иоанн. Они одновременно четыре летописца и выпевателя истории Ирландии, затем они умножаются до шести певцов-декламаторов и далее до двенадцати дряхлых выпивох в пабе Ирвикера. Эпизод с ними он написал позже как «исследование дряхлости», но связь его с более ранними отрывками доказывает, что Джойс вполне представлял себе хотя бы самое первое строение книги. Сам он непочтительно утверждал, что использует принцип маджонга.
В августе Джойсы вернулись в Париж, куда как раз подоспел очередной перевод от мисс Уивер. Благодаря ему тут же было снято жилье получше, в «Виктория Палас-отель», на рю Блез Десгофе, 6, но квартиру все равно надо было искать. «Отчаянная охота в парижских джунглях продолжается; табуны омнибусов, слоновьи трубы такси и т. п. и в этом караван-сарае, населенном американскими громкоговорителями, я создаю нелепую прозу, положив бумагу на зеленый чемодан, который купил в Богноре…»
Дети Джойса превратились в фактор, который требовалось если не устранять, то обеспечивать его отсутствие. Лючия перелетает из школы в школу. Джорджо — клерк в «Банк насьональ дю креди», но совершенно явно готовился повторить судьбу отца и бросить финансовую карьеру. Однако потом отец всегда спрашивал его совета по финансовым вопросам. Бас, появившийся после ломки голоса, вполне допускал карьеру профессионального певца, которая отцу не удалась, и Джорджо переходит в «Скола канторум», где и проучится несколько лет. Теперь он предпочитает зваться «Джордж», но фамилия «Джойс» приводит в восторг далеко не всех. Его педагог, молодой американский органист Артур Лаубенштайн, поначалу отнесся к нему всего лишь как к не слишком прилежному ученику, но вскоре они подружились и наставник был даже допущен в семью. Джойсу он тоже понравился; во всяком случае, об астрономии и иезуитах он с музыкантом беседовал охотно. Заметив, что Артур не слишком в этом разбирается, Джойс переходил на епископальную музыку или на тонкости американского английского. Его забавляли выражения вроде «Адам и Ева на плоту» (яйцо в мешочек на поджаренном тосте), которые он собирал для дальнейшего использования. Когда Артур приходил, Джойс начинал беседу с того самого слова, на котором остановился в прошлый вечер. Или задавал неожиданные вопросы: «Что сильнее удерживает людей вместе — вера или сомнение?» Лаубенштайн считал — вера, но Джойс отстаивал сомнение. Жизнь, говорил он, держится на сомнении. Он склонял музыканта прочитать «Улисса» и даже подарил ему экземпляр.
— Как вам понравилась книга? — поинтересовался Джойс пару недель спустя.
— Я ее потерял, — бесстрашно ответил Артур.
Джойс расхохотался и подарил ему другую, а потом долго спрашивал, как он ее находит. И наконец Лаубенштайн признался, что не понимает романа. Но Джойс не обиделся. Он ответил:
— Только несколько писателей и преподавателей его понимают. Ценность этой книги в стиле.
Однако временами он бывал совсем не так мил и понимающ. Джойс не мог бросить пить. Запои вызывали буйные сцены, многочасовые монологи с перечислением всех его неудач, срывов и несчастий. Нора уговаривала его: «Джим, ну Джим, ну мы все это уже знаем, мы это слышали», но Джойс не унимался. Несколько раз его удавалось унять фразой: «Я забираю детей и возвращаюсь в Ирландию!» — но иногда ее просто не было времени произнести. Однажды, когда они возвратились из ресторана, Джойс вылез из такси и, вместо того чтобы подняться домой, бросился бежать по улице, крича: «Зачем?! Зачем я навязал им его?!» Такой он видел судьбу «Улисса». Нора оглянулась на испуганного Лаубенштайна и сказала: «Не волнуйтесь, я справлюсь». И она действительно догнала мужа и умело вернула его к подъезду.
В октябре 1923 года состоялась первая встреча Джойса и Джона Куинна, которую тщательно готовили, разумеется, под неусыпным наблюдением Эзры Паунда и при участии Форда Мэдокса Форда. Фотография показывает их совершенно разными — суровый Куинн, зевающий Форд, мрачный Паунд, а вот Джойс, как ни странно, спокоен и непроницаем. Ведь он не слишком уважал Куинна, особенно после процесса «Литтл ревью». Судя по письмам, он жалел не о продаже Куинну рукописи «Улисса», а о том, что не запросил больше, особенно после того, как узнал, что тот собирается выставить все манускрипты на аукцион. Джойсу он предложил всего две тысячи долларов — цену вряд ли справедливую. Поэтому писатель никак не отозвался на предложение, но остался достаточно сдержан и доброжелателен — ведь от Куинна пока зависели почти все американские контакты. Он даже предложил прочесть ему несколько отрывков из новой книги. Куинн отказался, сославшись на занятость, но пообещал выслушать их в следующий приезд.
Хемингуэй был на следующей встрече, собранной уже Паундом; он отсиделся в другой комнате, но видел, как Форд уговаривал Джойса принять участие в новом журнале «трансатлантик ревью» (именно так, со строчных букв), который Форд редактировал и собирался выпустить в январе 1924 года. Форд утверждал, что учредители категорически отказались печатать там Джойса, но он согласился принять пост лишь при условии его публикации. Джойс съязвил — жаль, Форд не успел попросить о том же Пруста. Одно его предложение заняло бы весь выпуск. В конце концов он согласился числиться среди перспективных авторов журнала и даже пообещал Форду самую веселую главу, где Ирвикер предстает во всем своем разнообразии. Условие было одно: двое гранок и его авторская правка.
Попытка отговорить Куинна от продажи рукописи не удалась. Ее за 1975 долларов купил известный и уважаемый коллекционер-торговец Розенбах. Цена задела Джойса. Сперва он пытался уговорить сам себя — дескать, кто угадает, что он, Джойс, будет значить для следующего поколения… Но рассвирепел, когда узнал, что автографы двух стихотворений Мередита Куинн приобрел за 1400 долларов. Отказавшись принять свою долю выручки, Джойс потребовал, чтобы Куинн узнал, за какую сумму Розенбах уступит рукопись; Розенбах отказался продавать, а взамен предложил купить правленые гранки «Улисса». Теперь яростно отказался Джойс.