«высшей определенностью», он считает, что эта тень победила хаос, но если отказаться от жажды помощи с той стороны горизонта, от Великого Существа, если посмотреть на себя в той чистой непосредственной правде, которая обретается только таким сократовским беспристрастным взглядом внутрь себя, что мы находим?

Мы находим, что человек является существом двойственным. Не тем единым, состоящим из красиво переходящих друг в друга субтильных сплавов, которые порождают более плотные, – небо, которое сгущается в землю, дух, который сгущается в материю, и все это с тонкими, практически неощутимыми нюансами, которые как бы переходят друг в друга непрерывно, – а здесь мы находим очень жесткую двойственность, кристальную: свет и тьма. Человек, который находится здесь, реально, – это человек, который состоит из «бытия», подобного тому, какое он приписывает этой великой тени, а второе – смерть. И смерть, которая не то чтобы ждет его снаружи – такая курносая с косой, – а смерть, которая сидит внутри него, как лягушка на болоте, которая сидит внутри него, как некий центр его существа, трепещущий и страшный, только ожидающий момента, чтобы взорваться. Эта смерть есть его внутренний центр. Почему?

Ведь достаточно человеку просто испугаться, достаточно просто выйти за пределы повседневного, сновиденческого, существования, достаточно человеку в темной комнате, где он никого не ожидает, встретить, топнуть или крикнуть, чтобы он подскочил на полметра, и он оказывается лицом к лицу с этой смертью, сидящей внутри. Почему вдруг у него так подскакивает давление, трясутся руки, выступает холодный пот на лбу?

Потому что он заглянул внутрь себя и увидел там «черную дыру». Стоит человека испугать, как он обнаруживает эту «черную дыру». В следующий момент впечатление отходит, остается только адреналиновый шок, руки перестают трястись, он начинает ругаться, начинает компенсировать разными приемами то, что испытал в момент истины, но главное, что он испытал, – это встреча с «Чёрной дырой» внутри себя. Это страшная неопределенность, противоположность той определенности, которую он положил и обосновал словом «бог» вне себя. Неопределенность внутри – это совершенно другой человек, но человек не «эмпирический»: это не человек-социолог, не человек-педагог, не человек из каких-то конкретных исследователей субкультур, то есть это не человек как некий объектный предмет или повод для исследований, нет. Это именно человек в чистом виде, только противоположный тому метафизическому, единому человеку.

Это человек двойственный, реальный, человек, который находится здесь и который по-своему столь же безусловен и столь же огромен, человек, который состоит из тела и психики, – все эмпирическое, он чувствует, он испытывает давление на себя, он испытывает гнев, холод, то есть весь комплекс, привязанный к этой точке пространства, и внутри него есть «Чёрная дыра», которая противостоит всему этому.

Если его испугать, с него «сдирается шкура» непосредственного потока впечатлений и обнажается неопределенность. Неопределенность, которая, если на секунду затянуть этот опыт, его просто убьет: он исчезнет в этой «Чёрной дыре». Вот этот двойственный человек, человек экзистенциальный, оказывается, существует не с момента, когда Ницше пришел и объяснил о его существовании. Нет, этот человек был открыт совершенно альтернативной Традицией – не метафизической традицией, которая известна через Платона, – а Традицией пророков.

Первым в исторической памяти человечества, кто указал на двойственность человека, состоящего из бытия и ничто, был Авраам, пророк Авраам. А все последующие пророки, которые вышли из его лона и являются поколениями его потомков, – это как бы единая семья, призванная к некой миссии, единая семья теологов, или единая семья тех, кто вступил в контакт с совершенно альтернативным представлением о Боге, чем то, что я сейчас изложил.

То есть тот Бог, который является Богом Авраама и его потомков – Моисея, Иисуса, Мухаммеда (мир им всем), – это совершенно не тот «бог», о котором я сейчас говорил (который является встречей Бытия с собой). Нет, это тот Бог, который стоит за опытом испуга от шока в темной комнате, это тот Бог, намек присутствия которого мы переживаем, когда неожиданно встречаемся не с тем, что ожидали, когда кто-то крикнет у нас над ухом, когда мы от ужаса подскакиваем, обнаружив, что за нами затормозила машина, десять сантиметров не доехав до наших лодыжек, и еще секунда – и мы были бы разбиты и раздавлены. И когда мы осознаем это и испытываем запоздалый страх и некое растворение существа, то мы встречаемся со следом того, «другого» Бога, который является Богом Авраама, Исаака, Иакова, Моисея, Иисуса и Мухаммеда (мир им всем), – Богом пророков. Не «богом» Платона, но Богом пророков, – и это совершенно другая реальность, это реальность, которая проявляется для нас в фокусе и полюсе неопределенности.

Теперь подумаем: вот, сейчас мы описываем метафизическое видение человека как глобальную организацию субтильного и грубого, как организацию Бытия, которое само себя любит, само с собой встречается, само себя реализует. А вот та неопределенность, которая вызывается в нас переживанием, которая вызывается в нас шоком, – это именно та неопределенность, этот хаос? Нет. Неопределенность, о которой мы говорили в первом случае, – это «броуновское движение», оно описывается статистическими методами, то есть это математические методы, которые условно описывают вероятностные позиции каждой точки, каждой песчинки.

Эта неопределенность – как бы играющая светотень, это неопределенность того, что мы видим, когда лапы ели, подсвеченные солнечными лучами, колышутся и оставляют на стене дома пятнистую тень, которая прыгает, неуловима, которую нельзя зафиксировать иначе, как сумбурное, общее впечатление, – вот та неопределенность. И та неопределенность, неопределенность тени, неопределенность мерцания, неопределенность «броуновского движения» частиц в жидкой среде, – это не является свободой.

Хаос не является свободой, потому что хаос измеряется количеством, потому что хаос мы считаем. Как бы ни было сложно, но вы можете математически посчитать вероятностные позиции любой точки в броуновском движении. На самом деле, когда нам говорят, что свобода – это выбор, нам лгут, потому что если свобода – это способность пойти в одном из двух, трех, ста направлений, то эта свобода конечна, эта свобода базируется на стохастике альтернатив. Значит, она является плоским, конечным, исчерпываемым понятием. Зачем мне такая свобода, которая не содержит в себе религиозной бездны, зачем мне свобода выбора между колбасой и сыром, свобода остаться дома или выйти на улицу? Да, я понимаю, что для огромного большинства «нормальных» людей это и есть свобода и все они готовы бороться за такую свободу. Попробуйте ограничить свободу передвижения, попробуйте сказать, что вы не имеете права выезжать за пределы Кольцевой дороги, – и вы сразу почувствуете страшное напряжение и негатив, но на самом деле речь идет в данном случае не о свободе: нам подменяют одно понятие другим. А на самом деле, когда речь идет