Вернув телефон дилеру, я попытался обдумать дальнейшие перспективы. Но лицо Зебры, звук ее голоса стояли за каждой моей мыслью. Зачем я ей позвонил? Единственный повод, который я смог придумать, — необходимость принести извинения. Совершенно бессмысленный поступок. Это был жест, который скорее должен был успокоить мою совесть, нежели женщину, которую я обокрал. Я прекрасно понимал, насколько ее оскорбило мое предательство, понимал, что в обозримом будущем не смогу отплатить ей. Однако что-то заставило меня позвонить. Сняв поверхностный слой, чтобы докопаться до подлинной причины, я обнаружил лишь калейдоскоп эмоций и порывов. Ее запах, звук ее смеха, изгиб ее бедер. Полосы на ее спине, которые сначала превратились в волны, а потом выпрямились, когда наша любовная игра закончилась, и она откатилась от меня. То, что я обнаружил, мне не понравилось. Поэтому я захлопнул эту шкатулку, словно в ней кишели ядовитые змеи.

Я вернулся на рынок, чтобы шум толпы приглушил мои мысли и помог сосредоточиться на более важных вещах. У меня еще оставались деньги. По меркам Малча я был настоящим богачом, хотя в Кэнопи эта сумма показалась бы смешной. После расспросов я смог сориентироваться в ценах и снял себе комнату в нескольких кварталах от рынка, в одном из районов Малча — надо сказать, не самом захолустном.

Правда, о моем жилище сказать такого было нельзя. Квартира занимала угол пристройки — качающегося восьмиярусного куба, одного из наростов, облепивших основание огромного здания. Скоре всего, возраст этого нароста был весьма почтенным, поскольку он успел обзавестись новообразованиями вроде лестниц — приставных и обычных, горизонтальных площадок, сточных систем, решеток и клетей для животных. В общем, это сооружение — далеко не самое безопасное в Малче — пребывает в таком состоянии уже не первый год и вряд ли сочтет мое прибытие сигналом к обрушению.

Я проследовал по бесконечной череде лестниц и площадок, перешагивая через дыры в бамбуковом настиле, сквозь которые, с головокружительной высоты, просматривалась улица. Мою комнату освещали газовые светильники. Однако, как я заметил, в другие части комплекса было проведено электричество. Где-то внизу без умолку жужжали метановые дизель-генераторы, ведя неравное состязание с уличными музыкантами, зазывалами, муэдзинами, разносчиками и животными. Но вскоре я перестал замечать эти звуки, а когда задернул шторы, в комнате воцарился вполне уютный полумрак.

Кроме кровати, мебели в комнате не было. Но что мне еще нужно?

Усевшись на кровать, я задумался. Пока сцены из жизни Хаусманна не вклинивались в мое сознание, я мог анализировать их с холодной отстраненностью патологоанатома.

В них было нечто странное.

Я прибыл сюда, чтобы убить Рейвича, и вдруг — совершенно неожиданно — столкнулся еще с одной проблемой. Она состояла не только в том, что меня начали посещать видения, — это была лишь часть проблемы. А ведь все начиналось вполне заурядно. Нельзя сказать, что я был им рад, но не сомневался, что смогу от них избавиться, поскольку знал, чем все может обернуться.

Эти сны — их уже нельзя было назвать снами, поскольку они начали приходить средь бела дня — открывали мне далекое прошлое. Я становился свидетелем преступлений Небесного, о которых никто даже не подозревал. А такие сомнительные факты, как существование диверсанта, легендарного шестого корабля под названием «Калеуче» и то, что Небесный был одним из пассажиров-бессмертных, — тайна, которую раскрыл ему Тит? Но разве Небесный Хаусманн не умер? Разве не его распятое тело я видел в Нуэва-Вальпараисо? Даже если оно было поддельным, никто не мог отрицать, что вскоре после приземления Флотилии он был арестован, заключен в тюрьму, подвергнут пыткам, осужден и казнен — на глазах у тысяч людей.

Тогда почему я начинаю сомневаться в его смерти?

Это просто индоктринальный вирус, сказал я себе. Он морочит тебе голову, Таннер Мирабель.

Впрочем, засыпая, я думал не только о Небесном.

На этот раз мне приснилось прямоугольное помещение — не то тюремная камера, не то мягчильный резервуар. Я стоял на смотровой площадке, огороженной перилами. Сверху лился ослепительно белый свет, стены и пол отделаны керамической плиткой и украшены огромными лоснящимися листьями папоротника и искусно декорированными древесными ветками — очевидно, это должно было изображать джунгли. Среди растений на полу лежал человек.

Мне показалось, что я узнал эту комнату.

Человек был наг и лежал скорчившись в позе эмбриона. Похоже, его вначале поместили сюда, а затем разрешили очнуться. Бледная кожа была покрыта пленкой пота, словно сахарной глазурью. Вот он приподнял голову, открыл глаза, огляделся и попытался медленно подняться на ноги — попытался, но тут же споткнулся и принял первоначальное положение, съежившись на полу. Он не мог стоять, потому что одна из его ног пониже щиколотки заканчивалась чистым бескровным обрубком и походила на аккуратно разрезанную колбасу. Он повторил попытку и на этот раз ухитрился добраться до стены прыжками, но равновесие снова подвело. Потом его лицо исказилось от невыразимого ужаса. Человек вскрикнул, затем завопил.

Его сотрясала дрожь. В темной нише, в противоположном конце помещения, что-то шевельнулось. Неведомое существо двигалось медленно и тихо, но человек ощущал его присутствие. Теперь он уже не вскрикивал, а визжал, точно свинья под ножом. Раздался звучный шлепок — из ниши на пол вывалилась груда темных колец, толщиной с человеческое бедро. Не прекращая ленивого движения, тварь подняла украшенную капюшоном голову, словно принюхиваясь, а ее тело продолжало вытекать из ниши. Вопли стали прерывистыми — человек начал задыхаться — и от этого становились еще более жуткими. Нет, я сам ничего не чувствовал. Я просто ждал с каким-то странным напряжением, как будут развиваться события. Гамадриада подползла совсем близко, и бежать было некуда.

Я проснулся в холодном поту.

Спустя некоторое время я вышел на улицу. Я проспал почти весь день. Не могу сказать, что хорошо отдохнул, — мои мысли пребывали еще в большем смятении, чем прежде, — но, по крайней мере, не валился с ног от усталости. Прогуливаясь по улицам Малча, я наблюдал за ленивым городским движением. Кругом сновали пешеходы, рикши, экипажи на паровой тяге и на метане, изредка встречались паланкины, воланторы или фуникулеры — впрочем, последние не задерживались здесь надолго. Я заметил, что уже не привлекаю к себе такого внимания, как при первом появлении в Городе. Небритый, с провалившимися усталыми глазами, я теперь больше походил на жителя Малча.

Ночные торговцы устанавливали палатки, некоторые из них уже развешивали фонари, готовясь к опускающимся сумеркам. Наполненный метаном дирижабль, похожий на уродливую личинку, гордо парил в небе. Какой-то тип, высунувшись из гондолы, выкрикивал в мегафон невнятные лозунги. Под днищем гондолы висел проекционный экран, на котором возникали смазанные неоновые картинки. Я слушал, как над Малчем разносится пронзительный голос муэдзина, созывающего верующих на молитву — или на какое-то иное богослужение, которое здесь принято. Потом я заметил человека, уши которого отвисали под тяжестью драгоценных камней. Его передвижной прилавок был увешан тростниковыми корзинками, в которых шевелились змеи всевозможных размеров и раскрасок. Торговец приоткрыл одну из клетей и потыкал палочкой в змею — из тех, что потемнее. Когда она начала нехотя разворачивать свои кольца, я вспомнил отделанную белым кафелем камеру, которую видел во сне.