Принятие в ноябре 1938 г. директив о прекращении массовых операций было решающей, но недостаточной мерой для выхода из террора. Для реализации этих директив нужно было решить, по крайней мере, три задачи. Первая — найти практические механизмы для быстрого проведения очередной реорганизации и кадровой чистки огромного аппарата НКВД вплоть до его низовых звеньев. Вторая — сохранить, несмотря на эту чистку, основу карательных структур как ключевую опору режима. Третья — нейтрализовать и отвести от истинных виновников трагедии социальное недовольство, копившееся в период террора и неизбежно вырывавшееся на поверхность в период отступления. В осуществлении всех этих задач в конце 1938–1939 гг. Сталин не был оригинален, используя традиционные и неоднократно отработанные методы политического и социального манипулирования.

На февральско-мартовском пленуме 1937 г. Ежов заявил, что Сталин считал органы государственной безопасности «передовым вооруженным отрядом нашей партии»[896]. Сталин, сидевший рядом в президиуме пленума, не опроверг это заявление. Столь откровенное отождествление партии и НКВД отражало многие реальные тенденции развития сталинской политической системы, действительное сращивание партии и карательных органов. Оно наблюдалось на кадровом уровне (партийные работники направлялись на руководящие должности в НКВД, а чекисты переходили в партийный аппарат), в совместном выполнении многих задач (например, чисток партии, устранении оппозиционеров и т. д.). Одновременно определение, упомянутое Ежовым, отражало еще одну тенденцию, особенно важную для 1937–1938 гг., — размежевание партии и карательных органов и превращение последних в институт власти, в значительной мере поставленный над партией. Манипулирование этими двумя политическими силами было одним из важнейших методов утверждения сталинской диктатуры, в том числе методом выхода из террора.

До начала «большого террора» руководители карательных органов находились в целом в подчиненном положении по отношению к партийным функционерам. В верхних эшелонах власти сохранялось относительное политическое влияние членов Политбюро, с позицией которых в определенной степени считался Сталин, не говоря уже о руководителях ОГПУ-НКВД Менжинском и Ягоде, которые вообще не являлись членами Политбюро. Существовали напряженные и временами конфликтные отношения между Прокуратурой, судебными органами и ОГПУ-НКВД, арбитром в которых выступали партийные инстанции. На местах между партийными руководителями и начальниками отделов и управлений НКВД, как правило, складывались достаточно «гармоничные» отношения.

Ситуация стала меняться после того, как при поддержке, а точнее, под нажимом Сталина чекисты начали проводить аресты партийных работников всех уровней. Значительную зависимость партийных функционеров от органов НКВД продемонстрировала выборная кампания в партии, проходившая весной 1937 г. В целом, в период номенклатурной чистки и массовых операций 1937–1938 гг. партия оказалась в столь же уязвимом положении, в каком находилось все остальное общество. Если с 1 января до 1 июля 1937 г. из партии было исключено 20,5 тыс. человек, то с 1 июля до конца года — более 97 тыс.[897] В 1937 г. исключению из партии подвергалось около 6 % общего состава членов партии, состоявших в ней на 1937 г. (причем в этот период исключение во многих случаях означало арест). Очень сильно пострадали кадровые партийные работники. Как существенный можно отметить тот факт, что в годы «большого террора» наметилась практика выдвижения чекистов на должности руководителей партийных комитетов. Начальник УНКВД по Кировской области Л. Газов был назначен первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б), начальник УНКВД по Омской области К. Валухин — первым секретарем Свердловского обкома, начальник УНКВД по Харьковской области Г. Телешев — первым секретарем Одесского обкома, секретарь парткома УНКВД по Ленинградской области Д. Гончаров — первым секретарем Орджоникидзевского крайкома.

Результаты тотальной чистки номенклатурных работников оказали существенное воздействие на кадровый состав партийного аппарата. Среди 333 секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий, работавших в начале 1939 г., 293 выдвинулось после XVII съезда, который состоялся в 1934 г., причем основная часть из них — в 1937–1938 гг. Большинство в партийной «номенклатуре» составляли теперь молодые работники как по возрасту, так и по партийному стажу. Среди секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик 8,4 % были в возрасте от 26 до 30 лет, 53,2 % — от 31 до 35 лет и 29,4 % — от 36 до 40 лет. По партийному стажу 80,5 % составляли коммунисты, вступившие в ВКП(б) после 1923 г., а более четверти из них пришли в партию после 1928 г. Для сравнения можно отметить, что в начале 1937 г. среди секретарей обкомов 38,6 % имели партийный стаж до 1917 г., 41,6 % — с 1918 г. по 1920 г. и лишь 12,6 % вступили в партию после 1923 г. Еще меньшим в 1939 г. был партийный стаж у секретарей райкомов, горкомов и окружкомов партии — 93,5 % пополнили ВКП(б) с 1924 г. и позже[898].

Таким образом, в руководстве партии произошло полное перераспределение власти из рук старой гвардии в руки партийной молодежи, выдвинутой непосредственно Сталиным. Для того чтобы облегчить этот процесс XVIII съезд ВКП(б) внес изменения в устав партии, в соответствии с которым партийный стаж для секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий вместо прежних 12 лет устанавливался не менее 5 лет, для секретарей горкомов вместо 10 лет не менее 3 лет, для секретарей райкомов вместо 7 лет не менее 3 лет. Не успев вступить в партию, можно было получить важный пост. На практике нередко так и случалось. Партийная молодежь делала в условиях массовых репрессий головокружительную карьеру, и это еще больше укрепляло ее преданность вождю, поддержку репрессий против старой гвардии. Вместе с тем, поддерживая репрессии и не сомневаясь в виновности своих арестованных предшественников, «выдвиженцы террора» вскоре обнаруживали, что их собственное положение не так уж прочно. Многие сами стали жертвами террора, который захватывал не только старые кадры, но и выдвиженцев. Но даже те молодые работники, которым посчастливилось уцелеть, вплотную столкнувшись с реальностями террора, не могли не понимать, что их судьба в случае продолжения прежнего курса висит на волоске. Сталин в полной мере использовал этот потенциал реванша партийного аппарата над органами НКВД.

Восстановление позиций партии, хотя и вступило в решающий этап с осени 1938 г., происходило постепенно. Начальной гранью этого процесса, видимо, можно считать январский пленум ЦК ВКП(б) 1938 г., который принял решения о «бережном отношении» к членам партии[899]. Несмотря на то что массовые операции после пленума не только не закончились, но даже интенсифицировались, требования пленума имели некоторые практические последствия. В результате, в 1938 г. наметился разный уровень интенсивности террора в стране в целом и внутри партии. Если массовые аресты и расстрелы в 1938 г. превосходили уровень 1937 г., то из партии за первые семь месяцев 1938 г. было исключено около 57 тыс. человек, на 40 тыс. меньше, чем во второй половине 1937 г. К концу 1938 г. наметилось дальнейшее снижение численности исключенных[900]. В связи с проведением объявленной январским пленумом кампании рассмотрения апелляций в партии в 1938 г. было восстановлено около 77 тыс. человек (против 46 тыс. в 1937 г.). При этом начался заметный прием в партию, фактически приостановленный в 1937 г. Если в 1937 г. в члены партии было принято около 32 тыс. человек, то в 1938 г. — около 148 тыс. Соответствующие цифры по кандидатам в члены партии составляли около 34 и 437 тыс.[901] В совокупности все это свидетельствовало о постепенном восстановлении традиционных процедур функционирования партии и ее аппарата.