Поощряемые Москвой и руководствуясь собственными интересами активизировали свое участие в кампании разоблачения ежовских кадров и секретари региональных партийных комитетов. Например, 4 декабря 1938 г. секретарь Орловского обкома В. И. Бойцов направил Сталину сообщение о фальсификации одного из дел местными органам НКВД. При этом Бойцов поставил вопрос о необходимости проверки других дел, «которые представлены для рассмотрения особой тройки при Управлении НКВД Орловской области, так как почти во всех делах, кроме показаний самих обвиняемых, никаких агентурных и следственных материалов не имеется»[914]. Сталин поручил Берии разобраться с этим делом и 12 декабря направил Бойцову фарисейский, но поощрительный ответ: «Получил ваше сообщение о фальшивых показаниях шестерки арестованных. Аналогичные сообщения получаются с разных мест, а также жалобы на бывшего наркома Ежова о том, что он, как правило, не реагировал на подобные сигналы. Эти жалобы послужили одной из причин снятия Ежова. Ваше сообщение передано в НКВД для срочного расследования»[915]. 20 декабря 1938 г. секретарь Вологодского обкома ВКП(б) Овчинников обратился с письмом к Генеральному прокурору СССР А. Я. Вышинскому, в котором также сигнализировал о «ряде преступлений, совершенных отдельными сотрудниками УНКВД». Вышинский рьяно взялся за дело и уже 27 декабря послал Сталину и Молотову сообщение о первых результатах проверки, вскрывшей «вопиющие преступления» вологодских чекистов[916].

Шумную и демонстративную античекистскую акцию, санкционированную Москвой, провел в начале 1939 г. новый секретарь Новосибирского обкома Г. А. Борков. В качестве обвиняемых были избраны руководители городского отдела НКВД прокуратуры Ле-нинск-Кузнецка, которые сфабриковали дело о «контрреволюционной фашистско-террористической организации» школьников. Вскоре после своего назначения на пост секретаря Новосибирского обкома, которое состоялось в ноябре 1938 г., Борков поставил перед центром вопрос о необходимости расследовать эти «нарушения социалистической законности». Дело было поручено прокурору СССР Вышинскому, который доложил Сталину, что «никакой фашистской террористической организации среди учащихся не было». Сталин приказал организовать над виновниками фабрикации дела открытый суд, что и было сделано[917]. Подобные примеры можно продолжать.

Разоблачения преступлений сотрудников НКВД при активном участии партийного аппарата принимало однако столь значительные размеры, что ставило это ведомство под угрозу полной дезорганизации. Отражением этой опасности были встречные жалобы в Москву, которые поступали от отчаявшихся и запуганных чекистов. Их аргументы были типичными и вполне ожидаемыми. Они писали о том, что лишь выполняли приказы, в том числе при применении пыток. Чекисты сообщали о тяжелых настроениях в органах НКВД, о массовых ожиданиях арестов, самоубийствах на этой почве и т. д.[918] Осознавая, что массовое применение пыток и фальсификаций ставило под удар практически каждого сотрудника НКВД, Сталин решился на крайнюю меру. 10 января 1939 г. за его подписью секретарям обкомов, крайкомов, нацкомпартий, начальникам управлений НКВД и наркомам республиканских наркоматов внутренних дел была направлена шифрованная телеграмма, в которой говорилось: «ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП […] Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод»[919].

О настроениях Сталина по данному вопросу свидетельствовала также его реакция на очередную жалобу чекистов, прочитанную уже после отправки шифротелеграммы о пытках. Два сотрудника УНКВД Ленинградской области сообщали вождю, что совершали незаконные действия, поскольку все это прикрывалось именем партии. «Теперь будут отвечать стрелочники, а их тысячи», — заявляли авторы письма и просили Сталина не допустить дальнейших арестов в органах. 13 января Сталин направил письмо Берии с указанием: «Хорошо бы вызвать Вам к себе авторов этого письма и объясниться с ними»[920].

Хотя сталинская индульгенция по поводу пыток спасла многих из чекистов от арестов, в целом она не была воспринята партийным аппаратом как сигнал о полном прекращении кампании чистки органов НКВД. В 1939 г. продолжалась проверка кадров чекистских органов на основании упомянутой выше директивы ЦК от 14 ноября 1938 г. Причем партийные функционеры, проводившие проверку, во многих случаях были настроены решительно. Например, заведующий отделом организационно-партийной работы Калининского обкома партии, докладывая в конце марта 1939 г. о проверке работников НКВД области, писал, что «все следователи […], начиная от начальника отдела, занимались извращенным методом ведения следствия, избиением арестованных, необоснованными арестами». Называя чекистов «шайкой палачей», которым «доверили распутывание дел, которые ими же запутаны», партийный чиновник ставил вопрос о необходимости дальнейшей чистки НКВД[921]. Несмотря на то что проверка должна была завершиться зимой 1939 г., в ряде мест она продолжалась гораздо дольше. Так, дополнительная проверка аппарата НКВД проводилась в тех регионах, руководители которых уже после проведения первоначальной проверки на основе директивы от 14 ноября были сняты с должностей по обвинениям в слабой борьбе с «врагами» в аппарате НКВД. Например, такая дополнительная проверка аппарата НКВД проводилась в Башкирии и Орджоникидзевском крае[922].