Шемяка был в Галиче, где его и застало письмо старцев. Может, и сразила бы кого другого угроза владык, но только не Дмитрия. Шемяка внимательно изучил написанное, а потом аккуратно свернул свиток и поднес его к пылающей свече. Свиток весело затрещал, словно поддерживал решение Шемяки не покоряться старцам. И не бояться их проклятий. А князю слышался трескучий голос митрополита, точно такой же, как у горящего свитка:

«Ты хочешь оскорбить своим мятежным упрямством наши святые законы? Однако ничего у тебя не выйдет! Ибо сам Господь с нами и принимает нашу сторону. Ты же только губишь себя своим упрямством и предаешь свою душу сатане».

Дмитрий не испугался проклятия владык. Пока он еще сам на своей земле господин! А для получения причастия найдет священника и посговорчивее, а ежели тот откажется от чести, так всыпят ему княжеские слуги две дюжины розг, и запоет тогда старец елейным голосом, воздавая хвалу Дмитрию Юрьевичу.

А как станет он великим князем, так владыки сами к нему с поклоном явятся.

Но где-то в глубине души Дмитрий чувствовал правоту старцев. Вот уже два десятка лет идет непрерывный спор за право называться великим московским князем. Улыбнулась удача галицкому князю Юрию Дмитриевичу, и въезжал он в белый город с благословения митрополита Ростовского. Но сила, стоящая за малолетним Василием Васильевичем, оказалась куда весомее признания ростовского владыки. Не сразу отрок осознал силу, которую имели его великокняжеские бармы. Стоило Василию бросить клич, как тотчас во много раз увеличилось его войско: спешили к нему на службу бояре со всех земель, а в малых церквах и больших соборах звучали речи, восхваляющие добродетели юного князя. Не всякий посмеет выступить против великого князя, это значило — восстать против всей Русской земли и тем самым уподобиться ордынцу.

И Васька Косой пытался быть великим московским князем, досаждая Василию Васильевичу многими изменами. Только где он сейчас? Земля прибрала!

Может, и правы старцы — только один бывает Божьим избранником. И сам он который год силится взойти на московский стол, уже и шапку Мономаха на себя примерял, да не впору оказалась. Только земли батюшкины порастерял, один Галич верой и служит.

Дмитрию Шемяке захотелось помолиться: окликнул стольников, и те покорно отправились с князем в домовую церковь. Дмитрий с удивлением обнаружил, что церковь заперта, а на паперти двое нищих, вытянув руки, ненавязчиво выпрашивали милостыню. Это было не похоже на отца Иннокентия — все знали, что он уходил из церкви только на ночь, а если и отлучался куда, то дверь церковную не запирал. И Дмитрий понял: оправдывались худшие его опасения — весть о решении Собора добралась и в его вотчину.

Вот оно как повернулось.

— Привести к церкви отца Иннокентия!.. И не мешкать! — повелел галицкий князь.

Стольники, напуганные грозным окриком, поспешили в дом священника. Выволокли его из-за стола за рясу под причитания супружницы и бросили в ноги Дмитрию Юрьевичу.

— Ты что же, бес, церковь затворил?!

— Так велено, государь, — перепугался Иннокентий.

Все знали крутой нрав князя. Говаривали, что до смерти забил даже боярыню Бежицкую, посмевшую отказать Дмитрию в ласке. А священник домовой церкви и вовсе для него никто!

— Кем велено?! Кем это еще велено?! — пнул в бок ногой попа князь.

— Собором духовным велено, — мужественно принял священник на себя удар. — Так и передали: если ты против великого московского князя пойдешь, то от Церкви отлучен будешь и смерть без причастия примешь!

— Я хозяин Галицкой земли! — закричал Дмитрий Юрьевич. — Выпороть его, а потом за ворота бросить, и пусть идет к своему московскому князю!

Слуги сорвали с Иннокентия рясу, один из рынд распоясался и кожаным ремнем ударил попа по плечам. Иннокентий, сцепив зубы, сумел сдержать стон, но удары следовали один за другим. А потом бездыханное тело попа выбросили за городские ворота. Однако церковь оставалась по-прежнему пустой.

Священники не решались перечить святому собранию, и, когда Дмитрий Юрьевич объявил о своей покорности, в этот же день домовая церковь наполнилась народом, и миряне услышали певучий голос нового священника, прибывшего из соседней Вологды.

Видно, не зря в народе Дмитрий прослыл как Шемяка,[1]недели не прошло, как переменил он свое решение и послал Василию письмо, полное угроз. Затем с великой ратью осадил Кострому. Он знал, что гарнизоном командуют князь Иван Стрига и Федор Басенок. С последним у Дмитрия были особые счеты: не однажды они встречались на поле брани, и всякий раз Басенок оказывался хитрее. Памятной для князя была их первая встреча, когда Федор Басенок, плюнув на кафтан Шемяки, сказал, что не желает служить Каину и тем самым уподобляться сатане. Шемяка брезгливо отер плевок с кафтана. Неторопливо вытащил из ножен меч, а потом вдруг раздумал.

— В железо его! И батогов не жалеть. Бить до тех пор, пока кровью не изойдет!

Кто бы мог подумать, что Басенок сумеет склонить на свою сторону верную стражу князя и бежать в Литву. Сейчас Дмитрий Юрьевич хотел отомстить за тот плевок, но город сдаваться не собирался. Князь подъезжал совсем близко к его стенам, видел юркую фигуру Басенка, который успевал появляться повсюду: на башнях и стенах, кричал, распоряжался, он даже участвовал в вылазках против наседающей рати.

— Ничего, еще сквитаемся! — скрежетал зубами князь.

Неделю простоял Дмитрий Юрьевич под городом, бил из пищалей по стенам до поздней ночи, но город так и не сдался.

Дмитрий Юрьевич отошел к Ярославлю, и всюду, где бы ни проходила его дружина, священники закрывали храмы, и ратники втихую роптали на князя, помня об опале, наложенной Собором на Шемяку. Невозможно причаститься, покаяться перед боем, а то и просто помолиться. Храмы закрывались перед Шемякой и его воинством, как перед нечестивцами, богомольные старухи боязливо шептали им в спину проклятия, юродивые предвещали дружине погибель. Настроение в полках упало, и все ждали смерти. Прискакал гонец и сообщил, что к селу Рудину подходит великокняжеская рать, числом несметная. Иван Можайский, однако, не роптал, и трудно было угадать, что прячется за понимающим и всевидящим взглядом. Иван Можайский не боялся вступаться перед московским князем за Дмитрия Шемяку, говорил дерзко:

— Если ты Дмитрия пожалуешь, то и меня тем самым пожалуешь. А коли откажешь, то и меня оскорбишь.

Иван Можайский был той силой, с которой приходилось считаться. Он умело лавировал между старшими братьями, выторговывая при этом у них лучшие земли. Именно это и позволило ему сохранить сильную дружину. Потому и тянули его князья каждый в свою сторону, чтобы заполучить крепкое войско в противоборстве с братом.

Сам Иван Можайский вел свою, скрытую от глаз великих князей, игру. Он видел, что московский стол, как никогда, беззащитен и шаток. Князь терпеливо дожидался случая, когда наконец галицкие и московские отроки перебьют друг друга, чтобы потом самому овладеть стольным городом. Важно сохранить сильную рать, чтобы однажды подняться во весь рост и заявить о собственных притязаниях на московский престол. Своими планами Иван Андреевич поделился с тестем, литовским князем Казимиром. Тот хмыкнул в ответ и большим пальцем почесал черную щетину на шее. А Иван Можайский вдохновенно пообещал за союзничество Ржев, Медынь.