и, приблизившись к Мартику, она сказала, понизив голос:

— С Мушей, с Иошем, с Левком и сколько их там есть, вы можете говорить об этом прямо. Ваше дело — их дело. Альберт ненавидит евреев, а они — его, потому что он и дел их не хочет разбирать, и никакого порядка среди них не поддерживает. Они преданы замку и знают все, что там делается. Знаете вы богатого Мушу? — спросила она под конец.

Мартику случалось встречаться с евреем на улице, но он не был знаком с ним. Что было общего между известным своим богатством менялой и ювелиром Мушей и бедным воином?

К старику нелегко было проникнуть. Он считался в то время главою всех евреев, поселившихся в Кракове. Дом его на Еврейской улице напоминал крепость и был окружен высокой каменной стеной. Самое здание было построено из дерева, но крепкие каменные стены могли бы, пожалуй, выдержать осаду; ходили слухи, что в доме Муши был подземный ход, через который можно было спастись в случае опасности.

Напутствуемый этими советами и заражаясь горячностью Греты, Мартик, вдоволь насладившийся лицезрением прекрасных черных очей, простился, как ему ни жаль было расставаться с нею, и пошел прямо на Еврейскую улицу.

Муша, который, как мы уже упоминали, торговал драгоценными каменьями, золотом и серебром, не всякого принимал у себя. У него не было лавки; к нему приходили через других, а кто хотел попасть в дом, должен был иметь известного ему проводника. Еврей был еще не стар, крепкий, серьезного вида, державшийся со своеобразной гордостью. На нем лежала печать богатств, которыми он обладал. Он не был словоохотлив. Говорили, что большую часть времени он проводил над книгами, и что он умел делать золото.

Мартик шел к нему с некоторой робостью, сознавая, что взятая им на себя задача была слишком тяжела для его головы и плеч. Но несмотря на все свое простодушие, он был не лишен известного рода проницательности. Он инстинктом узнавал людей, и инстинкт же подсказывал ему способ обходиться с ними. Труднее всего было пробраться к еврею и внушить ему доверие к себе.

Как раз в ту минуту, когда он остановился у ворот его дома и хотел постучать, он услышал во дворе какой-то странный шум и звуки, не похожие на те, какие ему приходилось слышать на улице. Кто-то страстно спорил и жаловался нараспев.

Он еще прислушивался, когда ворота приоткрылись, и толпа людей в остроконечных шапках, с длинными спереди, а сзади выбритыми волосами, в лохмотьях и в длинных плащах, сбиваясь в кучу, ругаясь и толкая друг друга локтями и кулаками, выбежала на крыльцо.

Воспаленные глаза, пена у рта и судорожные движения рук показывали, что здесь шел жестокий спор или был вынесен приговор. Посреди этой толпы шел бледный человек, которого другие дергали, грозили ему в лицо кулаком и толкали перед собой, как обвиненного преступника.

Вся эта толпа состояла из детей Израиля.

Привратник хотел уже закрывать ворота, но Мартик смело прошел во двор и сказал, что он прислан из замка от князя. К нему приглядывались с недоверием и покачивали головами: видно было, что толпа, только что выбравшаяся на улицу, оставила здесь после себя какую-то растерянность. В глубине двора в окне дома виднелась фигура представительного мужчины с черной, уже седеющей бородой, в бархатной шапочке на голове. Он смотрел вслед уходившим. Это был сам Муша, который, как только ему доложили о Мартике, велел впустить его к себе.

Горница, в которой его приняли, была убрана скромно, но не бедно. Лавки были покрыты простыми коврами, мебели было мало, — в углу стоял один только шкаф.

Молча, движением руки хозяин приветствовал гостя.

— Я слуга князя Владислава, — сказал Мартик. — Долго служил в его войске и привязан к нему. Я скажу вам в коротких словах для чего пришел сюда, — я не умею говорить долго и гладко. Мещане-немцы замышляют что-то против нашего князя — это всем ясно. Они, наверное, думают найти себе нового в Силезии или в Чехии.

Муша выразил притворное изумление и покачал головой.

— Да, что-то замышляется, — повторил Сула. — Князь не обращает на это внимания, но мы, его верные слуги, и все добрые люди в городе боимся этого. И вы тоже не с войтом, и потому должны помочь нам, чтобы, избави Боже, не случилась измена.

Он окончил свою речь и поднял на него глаза. Еврей стоял спокойный, задумчивый, как будто ему нужно было хорошенько все взвесить, прежде чем давать ответ.

— Откуда у вас этот страх? — спросил он.

— От любви к нашему пану, — сказал Мартик, — и от того, что говорят в городе, и, верно, недаром.

— А наш милостивый пан знает об этом? — спросил Муша.

— Знает столько же, сколько и я, но не придает веры. Еврей заложил руки за пояс и устремил глаза в землю.

— А чего же вы хотите от нас? — спросил он.

— Помощи, чтобы напасть на след измены, — отвечал Мартик. — У вас свои люди и свои пути, по которым вы можете проследить, что замышляет войт.

Муша покачал головой, слабая улыбка показалась на его лице. Наступило долгое молчание.

— Вы от нас хотите слишком многого, — промолвил наконец еврей. — Ведь вы сами говорите, что войт к нам враждебен. И советники, и лавники — все это наши враги, как же мы можем подойти к ним ближе и все разузнать?

Не дожидаясь ответа, хозяин указал гостю место на лавке, и, отерев лицо платком, висевшим у пояса, продолжал разговор.

— Ходят слухи в городе? Что же говорят? Чего боятся?

— Преданные князю мещане уже выдали заговор: они боятся разгрома и мести. Говорят, что Альберт под предлогом торговли, рассылает своих доверенных в разные стороны. Днем и ночью идут у него тайные совещания. Есть важные улики.

Еврей сидел в нерешительности, не зная, как отнестись к этому и что говорить.

— Что же мы тут можем сделать, мы, бедные евреи, мы, которые должны платить и за воздух, которым дышим, и за воду, которую берем из колодца, мы, которых вечно подозревают и в злодействах, и в колдовстве, и в безбожии, и которые не могут без особого знака показаться на улице? У нас нет никакой силы.

— Вы, — решительно отвечал Мартик, — обладаете разумом, ловкостью и деньгами, которые имеют самое большое значение.

Муша презрительно передернул плечами.

— Ну да, — сказал он, — деньги — это единственное наше оружие, которым мы должны защищаться, но в то же время это и наш злейший враг, потому что все желают