Видя, что беседа ни к чему не приводит, и желая как-нибудь подействовать на еврея, чтобы он дал решительный ответ, Мартик, начинавший уже терять терпение, хотел уже прибегнуть к более энергичным уговорам, как вдруг в горницу вошел седой старик, одетый так же, как хозяин, в высокой остроконечной шапке, которую он сначала не снимал, но потом, заметив чужого человека, с заметным неудовольствием медленно снял с головы. Между ним и Мушей завязалась оживленная беседа на незнакомом языке. Вошедший быль ростом ниже хозяина, борода у него была седая, и лицо его, с неприятным выражением, обнаруживало плохо скрытую враждебность.

По взглядам, которые оба бросали на него, Мартик догадался, что разговор шел о нем.

Этот еврей, которого звали Левкой, торговал восточными товарами и тоже слыл за очень богатого человека. Поговорив с хозяином, он пожал плечами, взял со стола свою шапку и, даже не попрощавшись с Мартиком, а только бросив на него косой взгляд, вышел из горницы.

Мартик еле сдерживал свое нетерпение.

— Вы живете в замке?

— Да, я служу при дворе князя, в его страже.

— А можно спросить там о вас?

— Спросите Мартика, сына Збышка, Суду из Верушиц под Бохнией, — с некоторой гордостью отозвался гость, — и вас прямо проведут ко мне.

Еврей закидывал его вопросами, внимательно слушал, но сам из осторожности не рассказывал ничего. Сула все еще не получил от него ответа, когда в сенях послышались голоса споривших между собою людей. Муша торопливо подошел к дверям, отворил их и повелительным тоном приказал дерзким удалиться, что и было тотчас же выполнено: они выскочили на крыльцо и там продолжали свой спор. Очевидно, Муша был судьей и посредником между своими единоверцами.

На вторичный свой вопрос, можно ли надеяться на помощь, Суда получил уклончивый и равнодушный ответ. Он нахмурился и хотел уже идти, не скрывая своего неудовольствия, но еврей принялся уговаривать его не гневаться и принять во внимание, что они сами едва могли жить, а где уж там думать о помощи другим.

— Что мы, бедные, можем сделать! — повторил он. — Мы можем только сидеть так тихо, чтобы никто не мог к нам придраться. Замок не защищает нас от войта… а свобода наша — такая, что нас притесняют с двух сторон. Что мы можем сделать?

Мартик, уже не оглядываясь на провожавшего его хозяина, выбежал на улицу.

IV

Два дня спустя Мартик в своих непрерывных блужданиях от пивной под ратушей до Шелюты, от его завода на Мясницкой улице до Николаевских ворот, — гонимый беспокойством, которое не позволяло ему оставаться бездеятельным на месте, узнал случайно, что Альберт собирается в путь для каких-то торговых дел. Узнал он также, что его правая рука, Герман из Ратибожа поехал с каким-то тайным поручением, а Пецольд из Рожнова собирался выехать не известно куда.

Все это были верные друзья и деятельные помощники войта, за которыми Мартик давно уже следил. Чутье подсказало ему, что этот разъезд не был случайным.

Зная, что Грета была нерасположена к войту, Мартик поспешил к ней в надежде что-нибудь от нее узнать.

Он застал ее в обществе ее друзей. За столом сидели дядя ее Павел с Берега, Хинча Кечер и Никлаш из Завихоста. Прекрасная по-прежнему хозяюшка, всегда готовая посмеяться с гостями и похвастаться перед ними своим богатством и гостеприимством, подставляла кубки, сама наливала вино и подвигала поближе блюда с лакомствами, которыми был заставлен стол.

Шла веселая, легкомысленная беседа, какую любила Грета: ее любимым развлечением было увлекать собою старых и молодых, дурачить их и доводить до безумия. А в конце концов всех высмеять и от всех отделаться — это доставляло ей огромное удовольствие.

Приход Мартика несколько понизил оживленный тон беседы.

Достаточно было взглянуть на его озабоченное лицо, чтобы потерять охоту к веселью.

Грета тотчас же вытерла кубок, налила вина и подала ему. От смеха она зарумянилась, как вишня, а при румяных щечках и розовых губках зубки ее казались еще белее и еще милее блестели, а черные глаза сверкали еще ярче, чем всегда. Быстро дышавшая грудь колебала прикрывавшую ее прозрачную белую ткань, а вышитый и разукрашенный металлическими бляшками корсаж красиво обрисовывал ее стройный, округленный бюст, на искушение ее старым поклонникам.

Хотя пора первой молодости и свежести уже прошла для Греты, но в ней было еще столько прелести, что все, начиная от дяди, с восторгом следили за каждым ее движением. Павел с Берега в качестве опекуна позволял себе больше, чем другие; он брал ее за белые руки, притягивал к себе и, подмигивая, показывал на нее Хинче и Никлашу.

Проницательная женщина по одному взгляду на Мартика догадалась, что он на этот раз пришел не ради нее самой. Ей захотелось узнать, что он делал. Правда, тут были все свои, но все же опасно было говорить о таких щекотливых вопросах в присутствии нескольких лиц, особенно Хинчи Кечера, про которого она даже не знала, на чьей он стороне.

Рассказывали о пойманных около еврейских бань убийцах, которые уже сидели в тюрьме ратуши и ждали смертного приговора судивших их лавников. На кладбище около костела Девы Марии задержали какую-то подозрительную женщину. Все это были городские новости.

Никлаш спорил, что вдова Эрлиха не имела права на половину дома и лавок на Гродзкой улице, а Кечер уверял, что по завещанию муж отказал ей это, а половину лавки отдал на поминовение своей души у святой Троицы.

Среди этой болтовни пламенные взгляды гостей пронизывали прекрасную Грету, а каждое ее слово встречалось одобрением, смехом, перешептыванием и перемигиванием.

Мартику надоело наконец смотреть на это и слушать и, прерывая рассказ об эрлиховой вдове, которая, по слухам собиралась выйти замуж за своего молодого служащего, он вдруг сказал:

— Не слыхал никто, куда это собрался ехать войт?

Никлаш и Павел быстро переглянулись между собой.

— Да разве он едет? — спросил первый.

— Говорят, что и он едет, и многие из городских советников разъезжаются в разные стороны, — отвечал Мартик, придав своему голосу оттенок иронии. — Герман из Ратибора, Зудерман, Пецольд — все или собираются в путь, или уже выехали. Куда-то они все торопятся.

Грета делала ему выразительные знаки глазами.

— Да я же был сегодня у пана войта, — сказал Павел с Берега, — никто там и не заикался о путешествии.

— Гм… — заметил Мартик, — да разве о всяком путешествии идут разговоры?

— Вот правда! — смеясь, отозвался Кечер. — Когда я узнаю, где можно дешево купить товар, я поеду один и