фигне и отчалить. Фигня бывала разной: от «Ты точно купил корм всему своему зверью? Я тут лишнее взял» до «Может, съездишь вот на эту бизнес-конференцию? Мне только что позвонили, а я был рядом». И закончиться фигня могла как угодно: вялым трепом или ссорой в хлам. А вот порог отец обычно не переступал. Точно что-то ему мешало. Впрочем, Лева понимал, что.

– Не буду мешать, дела-дела… – и теперь пропел Сизиф. Не было похоже, что какие-то его планы сорвались. – Развлекайтесь, молодежь.

– Бутерброд? – Марти слегка качнула тарелкой. Получилось угрожающе, а значило намного больше, чем казалось. Лева невольно напрягся.

– Не откажусь. – К его облегчению, отец ухватил «нищую брускетту» и еще раз обменялся взглядом с Левой. – Проводи старика-родителя, а? У вас выбило пробки, и лифт не работает.

– Только что все горело и ездило, – удивился Лева.

На лбу отца отчетливо прочиталось три простых нежных слова: «Ах ты дебил».

– А я говорю: выбило и не работает.

Отец надкусил бутерброд и, махнув рукой, пошел прочь; Лева – следом. На площадке между седьмым и восьмым этажом Сизиф остановился и хлопнул его по плечу:

– Ну слава богу! Давно ты что-то никого не заводил, я думал, что не так.

Лева невольно поморщился.

– Пес, две кошки и попугай не считаются?

– Звучит не очень. – Отец на удивление мирно усмехнулся. – Я про то, что ты светишься, сын. Светишься и лоснишься, ха-ха. Впрочем, знаешь… – лицо его изменилось, стало задумчивым. – Я начинаю понимать, что давить и советовать – методы, неприменимые к тебе. Уже давно. И похоже, это не только работы касается.

Разговор встал на паузу: отец вгрызся в бутерброд с явным удовольствием. Лева же внимательнее оглядел его – как всегда дорогущий серый костюм, как всегда белоснежные манжеты с кричаще-золотыми запонками. Это был любимый облик Сизифа. Больше он любил только, небрежно накинув на плечи белый халат или облачившись во что-нибудь плотное-защитное, обходить дозором лаборатории.

– Тебя не трогай – и все выправится, – наконец продолжил он. – Неважно, о чем речь. Умница. Моя порода. Не сгибаешься.

Лева, вздохнув, промолчал. Он впервые за много лет общения с отцом ощутил смущение, которое… не было неприятным. Не стояло на тонкой грани с унижением. Хотя нет, не совсем впервые. Многое сдвинулось уже летом. Пока он спасал свой хаос.

– Я стараюсь, – тихо уверил он. – Очень.

Он опять вспомнил, что отец так и не похвалил его за препарат для L., хотя компания получила за инициативу солидные бонусы: жирный пиар в мировых СМИ, пару крупных иностранных инвесторов, доступ к конференциям и форумам, куда раньше не приглашали. Обида по этому поводу грызла его с лета, несмотря на то что работал он, конечно, не ради каких-то похвал. И все-таки…

– Больше не Симба. – Это не был вопрос.

– Балто.

«Умница». Чего бы это ни касалось, от отца звучало почти невероятно. И может, он давно порывался это сказать.

– Кстати, бутерброды она готовит мастерски, а так и не скажешь, – Сизиф улыбнулся, а потом все-таки спросил прямо: – Нравится тебе? Вы правда спите?

– Не в том смысле, – заявил Лева как можно резче. – Пока. А что?

– Ничего, – Сизиф сощурился. Они добрались уже до третьего этажа, а в пальцах с короткими отполированными ногтями осталась только корочка. – Чего ты сразу бычишь, я же так. Тоже, между прочим, над собой работаю, не ты один могёшь! Знаешь, послушаешь современных родителей, которые все дрочат на эту вашу осознанность… начнешь философски относиться ко многим вещам.

– К каким? – Лева опять немного напрягся: это что, папа к психологу пошел? Или в умную литературу упоролся? Сизиф только хохотнул и энергично мотнул лохматой головой:

– Да к разным. Даже к платоническим отношениям, когда не помешали бы внуки, эх-х. – Он знакомо щелкнул пальцами: «Не спорь, замолчи, мне не до того, так, к слову пришлось». – Ладно… До встречи, сын, не заставляй даму ждать. Платонические отношения тоже еще поди удержи, особенно с такой бестией.

Лева попытался настоять, но дальше вниз папа пошел один. Лева проводил его взглядом до следующей лестничной площадки, хотел уже подниматься, но тот задрал голову, приложил ладонь рупором ко рту и все-таки рявкнул, смачно так:

– Парня тоже прощу, наверное! Хотя, может, и башку оторву, и в мешок, и в Клязьму, подумаю еще!

– Иди ты! – рявкнул Лева, но в следующую же секунду они с отцом расхохотались. А когда дверь закрылась, Лева тихо сказал: – Я тоже тебя люблю.

Нам все еще сложно, очень, до фига. Мы мало говорили вне работы с того лета, разве что спорили – и потом вместе давали интервью. Он клал мне на плечо руку, тяжелую, жесткую, а потом прямо под запись камер щелкал пальцами перед моим лицом: «Заткнись, я скажу, я главный, а ты работаешь на меня». Я молчал. Потому что это больше не было важным. Я все еще держал в голове правду: когда мне, моим друзьям и совершенно чужому – западному – городу была нужна помощь, отец меня поддержал. Это стоило слишком дорого. Без этого могло не быть и Марти в моей квартире.

Я вдруг понял важное: мы все стоим друг друга. Стоим с ним, стоим с ней, и пожалуй, это не так плохо. Я ученый. Я должен знать, что противоположные заряды притягиваются сами, а вот чтобы притянуть что-то родственное, близкое, похожее, нужно потрудиться. Может… у меня получится?

05.12.2006. Ася

Это снова я, и мне снова нечего рассказать – неожиданно, да? Все, в принципе, кисло: мы учимся, Марти сбежала из дома и часто на нас дуется, Ника ловит преступников, и все ждут не дождутся каникул. На улице холодно. Всё заледенело. Достать бы коньки, но без Макса не хочется. Без Макса вообще ничего не хочется, с Сашкой будет не то.

Читала отзывы на книгу; думала, может, вдохновят, но не особо. Зато теперь, когда отзывов много, я стала замечать интересную вещь, от которой не знаю, радоваться или грустить. Хотя у нас с Сашкой похожий стиль, люди различают наши сказки. Мы их не подписали в содержании, чтоб было интереснее, но многие все равно понимают, что ее, а что мое. «Две разные души одной Линдгрен: жизнеутверждающе-приключенческая вопреки всей наползающей тьме и полная мрачных предчувствий, надломленных образов, старых обид и страхов, таящихся в простых вещах». Старых обид и страхов… но да, мои сны всегда были мрачнее Сашиных. У нее даже в сказке про Чайку мрачнота не мрачная. Сашка… быть бы как