Ася покачала головой.

– Это уже второй тираж. Расходится медленнее.

– А-а-а.

Повисла тишина. Мама теперь аккуратно рисовала стрелки. Ее глаза были такие же, как у Аси, – большие, бледно-серые и с длинными, но почти бесцветными ресницами. И если Ася свои глаза не трогала, то мама с бесцветностью воевала, как Кутузов с французами: подводка-тени-тушь. Ася этого не понимала. Зачем быть красивой, когда ты… ну… товаровед на складе маркетплейса? И замужем, никого себе не ищешь. И еще работаешь в ночь, когда всем коллегам, наверное, хочется поспать в больших свободных коробках, а не любоваться тобой? Но мама думала иначе.

Мама говорила: «Это Москва, тут надо быть красивой всегда». Еще год назад Ася чуть не плакала от этих слов, потому что помнила свои розовые резинки, которые – уже растянутыми – отдала Лине. Как раз в день, когда это случилось, Ася не выдержала и спросила маму: «А разве это красиво?», но мама мирно отмахнулась: «Лина маленькая, ей все равно. А ты молодая и симпатичная, тебе все идет. Сейчас детский стиль в моде». И Ася сдалась. «Красивой в Москве» нужно было быть маме. А остальные и так проживут.

– Хочешь, я тебе что-нибудь возвратное проверну и утараканю?.. – раздался вдруг подзуживающий мамин голосок. Ася, опустившая глаза к «Вассе Железновой», которую рассеянно и поверхностно перечитывала, даже вздрогнула.

– В смысле?

– Ну, со складов… трубку там курительную, вазу какую, зажигалку, сережки…

– Зачем? – Ася потерла кулаком веки.

– Ась! – Мама вытаращила в зеркале глаз, который красила. – Ну ты чего? Новый год, подарки, только что же говорили…

Ася сделала вдох. Могла бы и догадаться.

– Почему я должна дарить бракованные подарки своим друзьям?..

– А что сразу «бракованные»? Ну, люди иногда возвращают вещи и просто так, мало ли что в голову взбредет.

Ася криво усмехнулась. Ну да, ну да, у «возвратных» вещей, которые приносила домой мама, обычно были серьезные дефекты: на одежде дырки, в книгах мятые страницы, посуда со сколами… у ажурной позолоченной бабочки, например, – той, которую мама прицепила на берет, – не хватало усика.

– Я куплю друзьям нормальные подарки, – сказала Ася, но, чтобы не ссориться, добавила: – Спасибо, мам, это правда мило, но, боюсь, они…

«…Все слишком при деньгах, чтобы это не выглядело как позорище». Но этого точно лучше было не говорить, и Ася сказала другую правду:

– Слишком мне дороги, чтобы я на них экономила.

Мама покивала и еще немного покрутилась. Наконец отошла от зеркала, приблизилась к Асе. Она правда хорошо выглядела: бережно починила дырку на колготках, подшила разошедшуюся юбку, а отсутствие усика у бабочки можно было и не заметить. Мама улыбнулась и сказала:

– Ты мой зайчик. А мне подаришь «Суперобъем»? Французскую, я тебе покажу…

Ася ненавидела то, что должна была ответить, но она ответила:

– Тушь, которая по телевизору? Из новой рекламы? Это… наверное, все мои роялти. Но я постараюсь, конечно!

Она еще больше ненавидела то, как к середине реплики зачастила, как у нее упал голос. Она, конечно, могла и просто сказать «Давай хотя бы ко дню рождения». Могла – и даже не услышала бы ничего про «Мне не надо от тебя ни копейки» и про «Это я привезла тебя сюда». Не услышала бы – но прочла бы в маминых глазах, угольно очерченных дешевой подводкой. Поэтому она повторила, что постарается, и добавила:

– Буду смотреть, где праздничные скидки…

Мама поцеловала ее в макушку и шутливо предложила:

– А друзьям, кстати, можешь подарить самый замечательный подарок! И бесплатно! Музыку им сочини!

Ох… Ася почувствовала в горле комок. У нее даже вспотела спина.

– Что?..

– Ну, ты же умеешь, – оживленно продолжила мама. – И здорово. Я слышала, всякие композиторы вроде Моцарта дарили друзьям – и друг другу – сонаты, арии…

– Дарили. – Ася натянуто улыбнулась. – Но я не Моцарт.

– Ну-у… – философски протянула мама, шаря глазами по комнате: ища сумку, – надо же когда-то начинать. Я бы предложила написать каждому по сказке, но это как-то совсем…

– Как-то совсем, – повторила Ася, поняла, что тон колючий, и торопливо перевела все в шутку: – Мам, ты чего, я же умру столько сочинять! И никто тебе не подарит тушь.

– Хорошие писатели, – назидательно подняла палец мама, – выдают по роману в месяц-два. Учись!

Хорошими писателями в ее понимании были те, кто хорошо зарабатывает. Это расхождение во взглядах Ася тоже принимала. А еще она думала о Вассе – матери семейства из горьковской пьесы. Тоже сильной. Тоже с очень… своеобразными принципами. И одинокой, несмотря на вроде как множество людей вокруг. Асе не хотелось, чтобы мама превратилась во что-то такое. Поэтому она в который раз пообещала:

– Постараюсь.

– Ась, кстати… – Мама уже шуршала в сумочке, проверяя, все ли на месте. – Про этого твоего фармацевта, ну, Левочку Ларина, опять в газете писали. Хорошо у него идут все эти лекарственные дела. Может, он нам по знакомству какие препараты новые от ОРВИ притараканит? Весна скоро, сопли у всех пойдут… Разоримся!

Весна ожидалась не скоро. А большинство Левиных новых препаратов еще официально не зарегистрировали. Не говоря уже о том, что Ася не представляла, как просить что-то «по знакомству», ничего не давая взамен. Что она могла дать? Даже будь она Моцартом, Лева не оценил бы музыку.

– Это не раньше марта, – сказала Ася, надеясь, что к марту все забудется. – Испытания не кончились, там же все серьезно…

Одновременно она наконец вспомнила, как звали галчонка из Простоквашино. Хватайкой.

– Ладно, ребенок! – К счастью, мама уже опаздывала. – Если что будет, спасибо Левочке заранее! Все, побежала. Пока!

И Хватайка выпорхнула за дверь, оставив Асю одну.

– Хорошо, мам, – сказала она в пустоту непонятно про что и сжала книгу до хруста корешка.

В комнату неуверенно сунул черную мордочку Рублик. Поскреб дверной косяк лапой, деликатно так, по-человечески, мол, «Хозяйка, можно зайду?» Ася ему кивнула, тоже как человеку. Какой все-таки умный песик. И ведь… не появился бы, если бы мама не дала взять со словами «Ну ладно, он маленький, наверное, мало ест. Может, и не вырастет?»

Щенок вприпрыжку промчался по комнате и сам запрыгнул Асе на колени. Потоптался прямо по книге, встал на толстые задние лапки, лизнул Асю в нос, упершись передними ей в грудь. Будто все понимал. Будто жалел, как она когда-то пожалела его, найденного в парке вместе с другими «таборными», кое-как подлеченного после стрельбы.

Ася улыбнулась. Обняла его и уткнула нос в мягкую макушку. Вот почему. Вот почему надо помогать другим в беде, даже