Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестнопочему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. Та, плача, шептала ему, ипальцы ее прыгали на висках мастера.

– Да, нити, нити, на моих глазах покрывается снегом голова,ах, моя, моя много страдавшая голова. Смотри, какие у тебя глаза! В нихпустыня... А плечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили, – речьМаргариты становилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача.

Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал исам и твердо сказал:

– Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущумалодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвысвоей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же,вместе и понесем ее.

Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:

– Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыномзвездочета, все будет хорошо.

– Ну, и ладно, ладно, – отозвался мастер и, засмеявшись,добавил: – Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищутспасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там.

– Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, – отвечалаМаргарита, – и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее или непотустороннее – не все ли это равно? Я хочу есть.

И она потащила за руку мастера к столу.

– Я не уверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землюили не улетит в окно, – ответил тот, совершенно успокоившись.

– Она не улетит!

И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос:

– Мир вам.

Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенномуМаргарита вскричала:

– Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо! – и,шепнув мастеру: – Вот видишь, видишь, нас не оставляют! – бросилась открывать.

– Ты хоть запахнись, – крикнул ей вслед мастер.

– Плевала я на это, – ответила Маргарита уже из коридорчика.

И вот уже Азазелло раскланивался, здоровался с мастером,сверкал ему своим кривым глазом, а Маргарита восклицала:

– Ах, как я рада! Я никогда не была так рада в жизни! Нопростите, Азазелло, что я голая!

Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел нетолько голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей, охотно подсел кстолу, предварительно поставив в угол у печки какой-то сверток в темной парче.

Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его.Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кистьлевой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да,сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. Ничего страшного врыжеватом маленького роста человеке не было, разве только вот глаз с бельмом,но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсемобыкновенная – какая-то ряса или плащ, – опять-таки, если строго вдуматься, иэто попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целымистопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, ион стал думать:

«Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланникдьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану о том, чтотот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этоймысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к чертугипнотизеры!»

Он стал присматриваться к Азазелло и убедился в том, что вглазах у того виднеется что-то принужденное, какая-то мысль, которую тот допоры до времени не выкладывает. «Он не просто с визитом, а появился он скаким-то поручением», – думал мастер.

Наблюдательность его ему не изменила.

Выпив третью стопку коньяку, который на Азазелло непроизводил никакого действия, визитер заговорил так:

– А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопросвозникает, чего в нем делать, в этом подвальчике?

– Про то же самое я и говорю, – засмеявшись, ответил мастер.

– Зачем вы меня тревожите, Азазелло? – спросила Маргарита, –как-нибудь!

– Что вы, что вы, – вскричал Азазелло, – я и в мыслях неимел вас тревожить. Я и сам говорю – как-нибудь. Да! Чуть не забыл, мессирпередавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с нимнебольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на это скажете?

Маргарита под столом толкнула ногою мастера.

– С большим удовольствием, – ответил мастер, изучаяАзазелло, а тот продолжал:

– Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется отэтого?

– Я-то уж наверное не откажусь, – сказала Маргарита, и опятьее нога проехалась по ноге мастера.

– Чудеснейшая вещь! – воскликнул Азазелло, – вот это ялюблю. Раз-два и готово! Не то, что тогда в Александровском саду.

– Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да,впрочем, меня и нельзя строго винить за это – ведь не каждый же деньвстречаешься с нечистой силой!

– Еще бы, – подтверждал Азазелло, – если бы каждый день, этобыло бы приятно!

– Мне и самой нравится быстрота, – говорила Маргаритавозбужденно, – нравится быстрота и нагота. Как из маузера – раз! Ах, как онстреляет, – вскричала Маргарита, обращаясь к мастеру, – семерка под подушкой, илюбое очко... – Маргарита начинала пьянеть, отчего глаза у нее разгорелись.

– И опять-таки забыл, – прокричал Азазелло, хлопнув себя полбу, – совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, – тут он отнессяименно к мастеру, – бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино,которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.

Вполне естественно, что такая редкость вызвала большоевнимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчисовершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозьнего на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается вцвет крови.

– Здоровье Воланда! – воскликнула Маргарита, поднимая свойстакан.