– Ну-ну, рассказывай дальше, как сможешь, лишь бы складно вышло.

– Так вот, – зевнула Меза и потрясла головой, прогоняя сон, навеянный монотонным стуком колес. – Копты считают, что Иуда Искариот в своем Евангелии все как было на самом деле в жизни без прикрас и выдумки изложил. Иисус там так же, как и наш Аполлоний, был способен чудеса творить разные. И по водам хаживал, и исцелял, и оживлял, но главное, тоже где надо, исчезал на глазах и даже перевоплощался, принимая облик другой точь-в-точь, как у Апулея в книге «Золотой осел». И перемещаться в пространстве невидимым тоже мог. Они, эти священники христианские, во главе с Иренеем, посчитали тогда в Лугдуне, что грех предательства, совершенный Иудой, был столь велик, что этого алчного отступника они нарекли сразу всеми синонимами подлости человеческой. На самом же деле, как в той книге, что у меня хранится, Иуда сделал ровно то, что ему велел будущий спаситель рода человеческого, обладавший силой абсолютной власти. Я запомнила одну строку, которую повторяли копты из раза в раз. Ты только послушай, что говорит Иисус Иуде перед казнью, оставшись с ним наедине: «Ты превыше всех учеников моих. Тебе надлежит пожертвовать человеком, скрывающим меня». Заметь, что история предательства Иуды была упомянута только в тех четырех книгах, что приказал оставить Иреней. В других, как утверждают копты, об этом не было сказано вовсе. Египетские христиане убеждены, что Иисус заранее знал, что будет распят, и всем ученикам своим раздал роли. Роль Иуды была предать. Но помыслы Иуды были возвышенны оттого, что он один правильно понял Учителя и был убежден, что страдать на кресте Учитель его не будет. – Меза с облегчением в сердце снова присела на табурет.

– Выходит, история предательства Иуды, изложенная в тех канонах, что оставил Иреней, это, возможно, чистый вымысел, далекий от правды жизни. Вымысел тех, кто стоял у истоков церкви христовой. Нам с тобой это только на руку. Сама посуди, служители этой секты, скрывая от своей паствы великие чудеса, на которые сподобился Христос, и предавая огню книги прочих учеников, в угоду учению тем самым, может, даже сами того не ведая, облегчили нам работу с новой книгой об Аполлонии. Мы же все чудеса, что он творил, наоборот покажем до последнего, чтобы возвысить его значимость, и назовем мы эту книгу на манер учеников Христа «Житие Аполлония из Таины».

Домна радостно посмотрела на старшую сестру.

– Только вот что я не поняла из твоего рассказа: зачем римляне взвалили не себя грешный труд своими руками казнить Иисуса, или другой заботы у Пилата на тот момент не было?

– Как раз наоборот. Все было исполнено по закону. Законы Рима суровы, но это наши законы!

– Тогда смилуйся и вразуми непонятливую сестру свою! – снова на губах Августы заиграла шутливая улыбка.

– Так ведь Христос не просто топтал ногами босыми земли Палестины и демонстрировал приемы колдовские, творя на пути своем чудеса невиданные. Он еще и проповедовал, пока не въехал верхом на ослице в ворота Иерусалима с великой вестью к горожанам, что он и есть царь иудейский, тот самый Мессия, кто, возможно, и исполнит ветхозаветные пророчества, тот, которого так долго ждал Богом избранный народ. Ученики его тоже верили в Иисуса как в Мессию, царя нового мира, который придет к власти и все враги его падут. И в первую очередь сам великий Рим.

– Чего же не исполнил?

– Знать, не поверил ему Синедрион во главе с первосвященниками, да и главное, сам народ иудейский воспринял весть благую с сомнением. Вот и потребовал от римского префекта Понтия Пилата утвердить решение Синедриона казнить Иисуса по закону Рима на основании «оскорбления величия».

– Как же тогда сам Иисус позволил им над собою надругаться, если он и вправду был тем, за кого себя выдавал?

– О том и речь, что в книге от Иуды записано, что пожертвовали только человеком, скрывающим его. Иуда верил, что Мессия не будет страдать распятым на кресте, оттого и исполнил наказ Учителя продать его Синедриону.

– Ладно, – махнула рукой Августа в сторону сестры, – дальше не надо. Бог на то и Бог, он и не может страдать, он бессмертен. И закончим на том. Не все, видать, у этих священников христианских складно выходит, оттого столько ереси по земле гуляет. Но это их проблемы, а не наши, пусть у них и голова болит.

– Как же ты заканчивать собралась, – всполошилась Меза, – если на мой вопрос об этом самом Иренее так вовсе ничего не рассказала.

Юлия Домна широко улыбнулась, излучая добродушие.

– Ты все об этом старце, что выдавал себя за вельможного лугдунского священника и внушал мне доверие своей почтенной бородой и осанкой? Помню, голос он свой подавал только по делу.

Юлия Домна снова внимательно посмотрела на сестру.

– Я поначалу никак не могла взять в толк, зачем ты мне этого Иисуса в разговор о герое нашей книги всю дорогу навязывала. Оказывается, виной тому, скорее, были копты. Хорошо же они мозги тебе прочистили, если даже ты за Христа вступилась. Эти новоиспеченные христиане лезут сейчас всюду и целят в душу. Берегись! – Домна в шутку погрозила сестре пальцем.

– Ты бы лучше сама не отвлекалась, а то опять разговор об Иренее в сторону уведешь.

– Да, – сказала Августа, – я, пожалуй, только сейчас отчетливо вспомнила, кто он такой был. Только прошу, не забывай, что тогда, при первой нашей встрече с ним я носила в себе Гету и была вся в мыслях о первенце своем. Никаких других дум в голове не держала. Что, собственно, я могу тебе о нем сказать? – она долго собиралась с мыслями и даже опустила голову, чтобы попробовать сосредоточиться. – Умен он. Тут спору нет, – наконец выдавила из себя Августа. – Только уж очень мудрено выражался. Мысль свою упрячет так глубоко, что призадумаешься, либо я тогда была глупа, что только тряпку впору сосать, либо он сам был недосягаем до женского трезвого разумения. Слыл в Лугдуне ревнивым цензором христианских нравов. Помню, мое внимание привлекли шумные россказни местных матрон о его необычайно емкой памяти. И впрямь оказалось, он был способен подолгу декламировать известных поэтов, особенно греческих, приводя в восторг неокрепшие девичьи умы. Этим и пользовался. Его паства пополнялась не только за счет местных иудеев. Сам же Иреней, как оказалось, был вовсе и не иудей и не грек, а сириец родом из Смирны. Вот, пожалуй, и ответ, почему он так привлек мое внимание к себе, – сказала Юлия Августа, довольная тем, что сумела удовлетворить любопытство сестры. – Да, вот еще. Он спросил, знаю ли я, что означает мое прозвище Домна на арамейском. Я притворилась, что как будто бы не знаю, а он мне скажи, что «Домна» – это латинское имя, деформированный перевод с арамейского имени Марта, что означает «госпожа». Значит, и надлежит быть мне императрицей. Обещал об этом молить Бога своего.

Юлия Меза закивала головой:

– Видно, нужна ты ему была очень.

– Да, Иреней уже тогда нуждался в расположении к себе наместника, но подход к нему рассчитывал получить через мою благосклонность. Еще с тех давних пор, когда правил страной Марк Аврелий, и на христианскую секту в Лугдуне обрушился гнев горожан за ворожбу проклятую и последовали гонения, Иреней уяснил крепко, кто там хозяин и как стоит дорожить расположением местных магистратов, не говоря уже о наместнике всей лугдунской Галлии. Иреней уже в нашу первую встречу в открытую намекал на то, что я финикийка из Эмессы, а муж мой по отцовской линии был пуниец, а, значит, и сам с семитскими корнями. Видишь, дорогая, как этот Иреней все в свою пользу вывернул! Был убежден, что для него это большая удача, что его избрали вторым по счету епископом Лугдуна, а судьба даровала ему встречу со мной, тоже сирийкой, как и он сам. Клялся тогда, что будет молить бога своего за нашу с мужем удачу, и быть нам с Севером в скором времени людьми известными во всей Империи. Я тогда не удержалась, возьми, да расскажи мужу о нашем с ним знакомстве. Не скажу, что в тот же день, конечно, но как только случай представился. Север обещал подумать, да и ему тоже, перед тем, как расположение свое выказывать епископу, хорошо было бы заручиться одобрением Коммода. Однако в скором времени мы срочно покинули Лугдун, получив новое назначение в Сицилию, а затем и вовсе отправились в Верхнюю Паннонию. Прошло с тех пор лет эдак восемь, как волею богов оказались мы снова в Лугдуне, но уже в другом качестве. Клодий Альбин был побежден моим отважным мужем. Смотри-ка, сестричка, случилось в феврале за десять дней до мартовских календ ровно, как сейчас, но тогда в самом Лугдуне разрушения были превеликие и горе людское огромное, но заметь, гонений на христиан не было вовсе. Тогда-то в дни скорби по боевым товарищам мужа у костров погребальных и состоялась наша следующая встреча с Иренеем. Я лично представила его Императору, проводя в шатер. Он убеждал мужа, что все прошлое время молился за нашу семью и что его давние пророчества сбылись. Север не обещал ему своего покровительства, но в то же время дал понять, что епископ может рассчитывать на доброе расположение и обещание свое сдержал, по крайней мере, до времен своего императорского указа во время нашего долгого вынужденного стояния в Иерусалиме, то бишь в Элии Капитолине. Было бы глупо со стороны Иренея рассчитывать тогда на что-то большее. Мне казалось, что указ уберег Иренея и его секту от дальнейших погромов и гонений, и хоть жестоко ограничивал желание Иренея привлекать в паству вновь обращенных, самим своим наличием впервые даровал христианам определенное положение, признавая их секту в римском праве. Но Иренею хотелось большего. Он много и часто писал мне, но мне ли было соглашаться с ним, когда я уже примеряла на себя образ Изиды. Особенно много было писем от него после оглашения в городах империи эдикта Севера. Уверял в пагубности затеи мужа, поскольку закон бил ему как епископу не в бровь, а точно в глаз, ибо цель священного служения Иренея в Галлии была именно в распространении христианской веры не столько среди иудеев, сколько среди тамошнего галльского люда и прочего плебса. Уверял меня, что в скором времени новая вера верх возьмет над другими, убеждая, что вопреки эдикту Севера христианство ускорит свое распространение по всей империи. В кругу прихожан своих по всей Галлии Иреней даже пробовал подменять культ Изиды культом Богородицы. Удержу ему не было, и не боялся он гнева императорского и законных преследований. Не хотел он понимать, что в империи и так культы умирающих и воскресающих богов распространены повсюду: Осирис, Дионис, Митра – со счету боюсь сбиться, если начну перечислять всех. Теперь вдобавок к ним еще один нашелся – Иисус Христос. Понятно, что Иренею тогда было невдомек, что мы с Севером были в ту пору уже в Египте. Император на радость жителям той земли учредил в Александрии городской совет и разрешил уроженцам Египта становиться римскими сенаторами. Мы прошли по следам Цезаря и Клеопатры, Адриана и Сабины, проплыли по Нилу от Александрии до Фив. Стали посвященными в запретные письмена, хранящие тайные знания, скрытые в усыпальнице Александра Македонского. При нашем добровольном согласии и с одобрения жрецов Египта мой муж принял на себя образ Сераписа, а я – Изиды. Перед нами открылись врата абсолютной власти, способной определять судьбы. Распоряжением Севера вход в усыпальницу Александра был замурован. С тех пор минуло ровно десять лет. Я являю собой в нашем Отечестве идеал женственности и материнства. Миллионы римских женщин ежедневно поминают имя Изиды в своих молитвах и боготворят меня, веруя в мое божественное происхождение. Благодаря мне культ богини Изиды стал в империи повсеместен наряду с культом Сераписа. О тысячах статуй в римских городах с моим изображением я и говорить не хочу.