— Да ничего страшного. — Дженна наклонилась над рюкзаком, так что длинные рыжие волосы заслонили ее лицо. — Вот, держи, и пойдем.

— Подожди секунду! — испугался Коннелл. — Дай я сяду.

Скрипнув суставами, он опустился на сиденье напротив. Нервная энергия, которую Коннелл весь день носил в груди, тяжелым комом осела в животе. Дженна не передумает. Будь все дело в том, что Коннелл ей изменил — забылся минутной страстью в предрассветный час, — Дженну еще можно бы вернуть. К эгоцентризму бодрых молодых людей она относилась на редкость терпимо, даже с каким-то умилением. Но измены не было. Наоборот, Коннелл, должно быть, надоел Дженне своим постоянством. Он в ней нуждался, и эта зависимость, геологическими наслоениями откладываясь у ее ног, заслонила от Дженны самого Коннелла.

— Мы еще успеем выпить кофе, — сказал Коннелл. — И поговорить.

— Кофе так кофе.

Дженна махнула официанту, прелестно хмурясь, как всегда делала, занимаясь какими-нибудь обыденными вещами. Неспроста она так легко согласилась; их отношения для нее уже ушли в прошлое.

— А о чем ты хотел поговорить?

— Так, вообще.

Не мог же он прямо сказать: умоляю, не уходи от меня.

Они сидели и молчали. Коннелл выковыривал ножом воск от свечи, который скопился в одной из канавок, избороздивших стол трудами многих поколений студентов. Смотреть на Дженну Коннелл не мог.

— Как твой отец? Ты поедешь домой?

Коннелл побарабанил пальцами по столу:

— Не обязательно. Могу и остаться, если это что-нибудь изменит.

— Поезжай, тебе надо быть там.

— Мне так плохо без тебя, — не выдержал Коннелл. — Не знаю, как я буду.

— Тебе нужно посмотреть в лицо своим страхам. Ты прячешься от чего-то.

— Прости...

Дженна поджала губы:

— За что?

— За то, что ничего не приготовил тебе ко дню рождения. За все, что я делал неправильно.

Она засмеялась:

— Ты только одно сделал неправильно: зря позвал меня замуж. А я зря не ответила сразу «нет».

Глянув на часы, она вытащила из сумочки запечатанный конверт:

— Можно я наконец отдам это тебе?

Конверт чуть выпирал в центре — из-за кольца. У Коннелла сдавило грудь.

— Рано нам еще жениться, — сказала Дженна. — Девятнадцать лет всего! Не надо было мне вообще брать у тебя кольцо. Наверное, я просто была в шоке.

Коннелл молча водил ножом взад-вперед, стараясь углубить бороздку, но тупое лезвие не давало эффекта.

— Нельзя все время быть таким серьезным! Давай веселиться и радоваться жизни!

— У нас бы получилось, — сказал Коннелл.

— Давай попросим счет. Опаздываем уже. — Дженна погладила его по руке и завертела головой, высматривая официанта. — Сколько раз мы с тобой здесь так хорошо разговаривали...

Коннелл сидел в безмолвном отчаянии.

— Не то что сегодня, мистер Язык-проглотил! И мистер Иа-Иа, и разные другие животные, я их не буду называть.

Он невольно улыбнулся:

— А ты не могла бы очень постараться, чтобы хоть одну секунду не быть такой адски очаровательной?

— Я не очаровательная. Это только ты меня такой видишь, в том-то и беда. Внутри я вся перекореженная, точно так же как ты.

Когда они пришли на репетицию, другие актеры уже разминались. Дейл, режиссер спектакля и преподаватель театрального мастерства, заставлял их упражняться, потому что постановка требовала от исполнителей хорошей физической формы. А поскольку спектакль планировался под звездами, возле Рейнольдс-клуба[28], репетировать предстояло на открытом воздухе, чтобы научиться правильно работать с голосом.

Разминаясь, Коннелл продумывал, что он скажет Дейлу. Хоть они и не общались вне занятий, Коннелл привык видеть в режиссере замену отцу и страшно боялся его разочаровать. Приходя на индивидуальные консультации, он мог часами слушать, как Дейл рассуждает о драматургии. Большинство упоминавшихся пьес Коннелл не читал и не видел, но старался кивать в нужных местах, а потом бежал брать их в библиотеке и старался к следующей встрече обязательно прочесть — а на следующий раз уже речь шла о чем-нибудь другом.

Дейл подозвал всех к себе.

— Здесь мы будем заниматься ближайшие два месяца. Тут не то что в уютном театральном зале. Огромное пространство, и нет стен, отражающих звук. Акустика чудовищная. Открытый воздух гасит все звуки, кроме самых громких. Мы играем без микрофонов. Наша задача — наполнить своим голосом все это громадное пространство.

Коннелл смотрел на Дейла через плечо Дженны. Она была пугающе жизнерадостна и пару раз переглянулась с Обероном.

— Так, — сказал Дейл, — сейчас распределитесь, пожалуйста, на две шеренги.

Коннелл постарался пристроиться поближе к Дженне.

— Выберите себе партнеров из другой шеренги!

Когда толкотня утихла, Коннелл с Дженной оказались в паре.

— Встаньте ближе друг к другу! — скомандовал Дейл. — Еще ближе! Прямо нос к носу уткнитесь!

Коннелл уже давно понял, что напрочь лишен актерских способностей. На сцене он не знал, куда смотреть, а в эту постановку пришел только ради того, чтобы было о чем разговаривать с Дженной — той самой Дженной, что смотрела сейчас ему прямо в душу. А он не знал, куда девать руки, — они нелепо болтались по бокам.

— Проделаем небольшое упражнение. Обе шеренги — шаг назад! Заметили разницу? Посмотрите в глаза партнера! Смотрит ли он вам в глаза?

Смотрит, а то как же. Дженна смеялась. Кажется, ее непритворно смешило, что они случайно оказались в паре.

— Так, а сейчас я вас попрошу сделать кое-что не совсем обычное. Признайтесь своему партнеру в любви! Не надо смущаться. Скажите, что любите.

— Я люблю тебя, — сказал Коннелл.

Их разделяла всего пара шагов. Дженна произнесла то же самое, улыбаясь и выгнув брови, словно приглашая Коннелла рассмеяться вместе с ней. А ведь она ни разу не говорила ему этих слов...

— Теперь еще шаг назад. Хороший такой, широкий шаг! Теперь вам хуже видно друг друга, правда? Может, ненамного, а все-таки. Чем же компенсировать увеличившееся расстояние? На спектакле зрители будут сидеть очень далеко от вас. Итак, еще раз признайтесь друг другу в любви!

Коннелл повторил громче. У Дженны слова шли, казалось, из самого сердца. Что тут скажешь: таланта у нее не отнять.

— И еще шаг назад! Не думайте о расстоянии. Говорите, словно по-прежнему глаза в глаза, только громче.