Он впустил Холли и закрыл за ней дверь. К изумлению Бьюкенена, она, уронив в кресло сумочку, порывисто шагнула к нему и крепко прижалась к его груди.

Бьюкенен почувствовал, как дрожит ее тело, и спросил себя, не разыгрывает ли она сцену, пытаясь выглядеть более напуганной, чем есть на самом деле.

— Господи, ну что у тебя за жизнь такая?

— Жизнь как жизнь. Нормальная.

Он прижал ее к себе.

— Нормальная, — повторила она упавшим голосом.

— Это у тебя что-то вроде страха перед выходом на сцену. Пройдет.

Он вдохнул аромат ее духов.

— Да, конечно, — подавленно согласилась Холли. Она опустила руки и сделала шаг назад. Сняла берет и мокрый плащ, безучастно тряхнула головой, рассыпав по плечам рыжие волосы. За опущенными шторами шумел дождь.

Бьюкенен поймал себя на мысли, что совсем забыл, какие огненные у Холли волосы, какие зеленые глаза. Она была в костюме песочного света и широкой белой блузе, перетянутой коричневым ремнем. Одежда подчеркивала ее рост, стройную фигуру и плавные очертания бедер.

Красивая женщина. Бьюкенен вспомнил свое недавнее ощущение от прикосновения ее упругой груди и приказал себе сосредоточиться на деле.

— Я хотел, чтобы нас не беспокоили. Запасная комната нужна на случай, если парни, которые за тобой следят, надумают помешать нашей беседе, — объяснил он Холли. — А так они расспросят клерка внизу и решат, что им известно, где ты сейчас и с кем.

— Это я понимаю. — Холли опустилась на диван. — Мне только неясно, зачем нужно было делать вид, что я кому-то звоню из портретной галереи. С кем я, по-твоему, разговаривала?

— С Майком Хамильтоном.

Холли провела рукой по волосам. Казалось, она не уловила логики в его ответе.

— Иначе откуда же ты узнала, что Майк Хамильтон хочет здесь с тобой встретиться?

— Но… — Она нахмурилась. — Ты же сказал мне, когда я вышла из метро.

— Те, кто за тобой следят, об этом не знают. Холли, ты должна запомнить одну вещь: в нашем деле все зависит от того, как ты сыграешь свою роль. Твоя аудитория должна знать только то, что ты сочтешь нужным. Предположим, я дожидаюсь, пока ты вернешься на работу, звоню тебе в редакцию и договариваюсь о встрече. Твои телефоны прослушиваются. Через пятнадцать минут они берут отель под наблюдение и выясняют, кто такой Майк Хамильтон. Не помогла бы и вторая комната. Сейчас нас уже допрашивали бы.

— Ты просчитываешь каждый свой шаг.

— Поэтому я до сих пор жив.

— Но как я узнаю, что за мной действительно следят? Может быть, все эти игры в шпионов только для того, чтобы меня запугать, заставить отказаться от расследования?

— Ты не узнаешь. Л я не смогу тебе это доказать. Хотя нет. Смогу. Но доказательство может стоить тебе жизни.

— Вот опять. Ты снова пытаешься меня запугивать.

Холли скрестила руки на груди и поежилась, точно от холода.

— Ты обедала?

— Нет.

— Я закажу для тебя что-нибудь поесть.

— Спасибо, что-то не хочется.

— Тебе нужно подкрепиться.

— Зачем? Страх лучше всякой диеты.

— Как насчет кофе? Или, может быть, чай?

— Как насчет имен, которые ты мне дал? Какое отношение они имеют к моей статье?

— Никакого, — покачал головой Бьюкенен.

— Что? Тогда зачем ты ко мне обратился? Чего ради я так рисковала?

— У меня не было другого выбора. Мне нужна твоя помощь.

Холли вскинула голову.

— Тебе нужна моя помощь? Что тебе может?..

— Драммонд и Томес. Важные люди, которым требуется охрана. Тебе удалось что-нибудь о них узнать?

— Зачем тебе это?

— Лучше, если ты не будешь иметь к этому никакого отношения.

— Не говори глупостей. С того момента, как мы встретились в поезде, ты все время пытаешься меня использовать. Хочешь, чтобы все было по-твоему. Должна признать, у тебя это неплохо получается, только на сей раз ничего не выйдет. Тебе нужна моя помощь? Но что я с этого буду иметь? Если твои дела не имеют отношения к моему расследованию, расскажи о них. Может быть, материала хватит еще на одну статью. Как говорится, ты — мне, я — тебе.

Некоторое время Бьюкенен смотрел на нее, затем с видимой неохотой кивнул:

— Возможно, ты и права.

— Нет, вы только посмотрите на него! Когда же ты перестанешь притворяться? Уверена, ты собрался рассказать все с самого начала, а теперь изобразил дело так, будто делаешь мне одолжение.

— Вижу, что тебя не проведешь, — примиряюще улыбнулся Бьюкенен. — Как насчет кофе?

— Чай. Раз уж ты собираешься порадовать меня своим рассказом, я бы, пожалуй, действительно что-нибудь съела.

— Это связано с женщиной, о которой я тебе рассказывал в Новом Орлеане, — начал Бьюкенен. — Она послала мне открытку с просьбой о помощи. Мы должны были встретиться в «Кафе дю монд». Но она почему-то не появилась.

— Твоя старая любовь, — кивнула головой Холли.

— Нет. Между нами не было ничего такого, о чем ты сейчас подумала. — Он замолчал, точно прислушиваясь к своим мыслям. — По сути дела, из-за этого начались все мои беды. Мне нужно было остаться с ней.

Бьюкенен вспомнил, каким мучительным был выбор между Хуаной и чувством долга.

Лицо Холли не изменило своего выражения, только глаза слегка прищурились, точно она взвешивала каждое его слово.

— Во время нашей последней встречи я сказал ей, что она меня совсем не знает и любит не меня, а человека, чью роль я тогда играл.

Глаза Холли еще более сузились.

— Так и есть. Ты все время играешь. Вот и сейчас я не могу понять, говоришь ли ты правду или снова пытаешься меня одурачить.

— Я говорю правду, Холли. Можешь не верить, но это один из редких моментов, когда ты слышишь от меня чистую правду. Я должен ей помочь, чтобы снова стать тем, кем я был раньше. Я хочу быть самим собой и больше никогда не меняться.

— Последствия конспиративной работы?

— Я уже сказал, что ничего не знаю ни о какой…

— Ну зачем ты так! Я вовсе не пытаюсь поймать тебя на слове. Ты не хочешь меняться? Хорошо. Но зачем все так усложняешь? Почему нужно становиться кем-то другим?

Бьюкенен не ответил.

— Ты что, не нравиться себе?

Он упорно молчал.

— Как звали твою знакомую?

Бьюкенен заколебался. Все его существо и опыт, приобретенный за долгие годы работы, приказывали ему молчать. Он приготовился солгать, но неожиданно сказал правду: