— Ну да, конечно. Ты ведь ее не знаешь: она у тебя не работает.

— У меня работает много людей: я бизнесмен.

Пистилло повернулся к Клаудиа Фишер:

— Пошли.

— Уже уходите? Так скоро?

— Я долго ждал этого дня, — потер руки Пистилло. — Как там говорится? Месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным.

— Как желе из цыпленка.

Пистилло снова ухмыльнулся:

— Будь здоров, Макгуэйн.

Они вышли. Макгуэйн сидел минут десять не шевелясь. Зачем они приходили? Очень просто: чтобы вывести его из равновесия, заставить суетиться. Не на того напали. Он переключил телефон на третью линию. Безопасную, которую ежедневно проверяли на предмет прослушивания. Набирая номер, он заколебался. Может, подождать? Ладно, пускай.

Призрак ответил после первого же гудка.

— Алло? — лениво протянул он.

— Ты где?

— Только что из Лас-Вегаса, сошел с самолета.

— Что-нибудь узнал?

— А как же!

— Я слушаю.

— В машине было трое.

Макгуэйн нервно заерзал в кресле.

— Кто еще?

— Маленькая девочка. Лет двенадцати, не больше.

Когда Крест подъехал, мы с Кэти были уже на улице. Она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку. Крест взглянул на меня, вопросительно подняв бровь. Я нахмурился:

— Ты же собиралась ночевать у меня на кушетке…

— Я вернусь завтра. — С тех пор как прибыла корзина с фруктами, Кэти была сама не своя.

— Может, ты все-таки объяснишь, что произошло?

Она засунула руки поглубже в карманы и пожала плечами:

— Мне просто надо кое-что выяснить.

— Что?

Кэти отрицательно покачала головой. Я не стал давить. Она улыбнулась мне на прощание, и я запрыгнул в фургон.

— Кто она? — спросил Крест.

Я объяснил. Мы ехали по вечернему городу. За сиденьем лежали одеяла и пакеты с бутербродами для детей. Как и рассказы о пропавшей Энджи, они отлично помогали завязать разговор, и в любом случае у детей было что поесть и чем согреться. Я не раз наблюдал, как Крест творил настоящие чудеса, пользуясь этими нехитрыми средствами. В первый раз ребенок, как правило, отказывался от всякой помощи. Иногда даже ругался и вел себя враждебно. Но Крест не обижался — просто продолжал приезжать. Как он говорил, постоянство — ключ ко всему. Надо показать ребенку, что ты всегда на месте и готов помочь. И помогаешь независимо ни от чего, без всяких условий. Через несколько ночей он обязательно возьмет бутерброд, а потом и одеяло. И вскоре уже будет ждать, когда ты приедешь на своем фургоне.

Я протянул руку и достал бутерброд.

— Опять сегодня работаешь?

Крест наклонил голову и посмотрел на меня поверх темных очков.

— Нет, — буркнул он. — Просто сильно проголодался.

Некоторое время мы ехали молча.

— Слушай, Крест, до каких пор ты будешь ее избегать?

Он ткнул в кнопку радио и начал подпевать зазвучавшей песне. Потом неожиданно спросил:

— Ты сильно удивился, когда узнал, что у Шейлы был ребенок?

— Да.

— А ты бы удивился, если бы узнал такое про меня?

Я повернулся к нему.

— Ты не понимаешь ситуации, Уилл.

— Но я хочу понять.

— Давай-ка сосредоточимся на чем-нибудь одном.

На улицах в этот вечер было удивительно мало машин. Мы проехали почти через весь город и свернули на север по Гарлемской набережной. Заметив кучку детей под путепроводом, Крест остановился и заглушил мотор.

— Заодно и поработаем.

— Тебе помочь?

Он покачал головой:

— Я быстро.

— Бутерброды нужны?

Крест задумчиво оглядел свои запасы.

— Нет, у меня есть кое-что получше.

— Что это?

— Телефонные карточки. — Он протянул мне одну. — Я уговорил компанию «Телерич» пожертвовать нам больше тысячи таких. Детишки от них с ума сходят.

В самом деле: едва завидев Креста, дети так и кинулись к нему. Он знал свое дело. Я всматривался в их лица, пытаясь разделить общую грязную массу на отдельных индивидуумов с собственными желаниями, мечтами и надеждами. Выжить здесь непросто. И дело не столько в невероятной чисто физической опасности — с этим многие справляются. Главное, что разлагается и гибнет, — это душа, личность. Стоит разложению достигнуть определенного уровня — и все, конец.

Шейла выкарабкалась вовремя. А потом ее убили…

Я заставил себя встряхнуться. Сейчас не до того: надо сосредоточиться на работе. Работа поможет справиться с горем — пусть оно подстегивает, а не расслабляет. Надо делать свое дело. Ради Шейлы, как бы сентиментально это ни звучало.

Крест вернулся через несколько минут.

— Вперед и с песней!

— Ты не сказал, куда мы едем.

— Угол Сто двадцать восьмой улицы и Второй авеню. Ракель будет ждать там.

— А что там такое?

— Похоже на след, — улыбнулся он.

Мы свернули с шоссе и поехали через район новостроек. Я заметил Ракель за два квартала. Это было не трудно. Размером с небольшое государство, он напоминал экспонат в музее современного искусства. Крест замедлил ход рядом с ним и нахмурился.

— В чем дело? — спросил Ракель.

— Розовые туфли с зеленым платьем?

— Это же коралл с бирюзой! — возмутился Ракель. — А красный цвет сумочки их объединяет.

Крест пожал плечами и остановил фургон перед домом с потускневшей вывеской «Аптека Гольдберга». Только я вышел, как Ракель немедленно заключил меня в объятия, похожие на мокрые резиновые тиски. От него густо несло одеколоном.

— Я так тебе сочувствую, — прошептал он.

— Спасибо.

Он отпустил меня, и я снова смог дышать. Ракель плакал. Слезы, смешанные с тушью для ресниц, оставляли черные полосы на щеках и скапливались в щетине на подбородке. Они отражали разноцветные уличные огни и делали его лицо похожим на рождественскую открытку.

— Эйб и Сэди ждут внутри, — сказал трансвестит Кресту.

Тот кивнул и вошел в аптеку. Я последовал за ним. Над дверью звякнул колокольчик. В помещении пахло вишневым освежителем воздуха. Вдоль стен тянулись полки, беспорядочно заваленные бинтами, дезодорантами, шампунями, леденцами от кашля и прочим аптечным товаром. К нам вышел старик в белой рубашке, вязаном жилете и очках для чтения со стеклами в виде полумесяца. Густая копна совершенно белых волос напоминала напудренный парик. Пышные кустистые брови придавали старику сходство с филином.