оврага скрыл их от преследователей. Жара предыдущего дня все еще тяжело висела в глубине. Баллиста пронесся сквозь тучи мошек. Они попали ему в глаза и рот.

Баллиста приблизился к развилке оврага. Прежде чем направить коня в узкий поворот направо, он оглянулся. Батшиба и Калгак были рядом. Максима было не видно. Он не слышал, как упала лошадь. Не было никакого переполоха. Он был удивлен, но не слишком встревожен. Он поскакал дальше. Тропинка начинала подниматься все более резко.

Максим наслаждался спуском по пандусу. Он гордился тем, что с самого начала знал, что задумал Баллиста. Как только они увидели оползень в тот день, когда убили льва, Максим понял, что однажды они попытаются спуститься по нему верхом. По общему признанию, он не думал, что это будет глубокой ночью, спасаясь от разграбления города. Но это только добавило остроты приключению.

Услышав звуки погони, Максим повернулся в седле и оглянулся на колонну. Все казалось прекрасным. Но он заметил, что Багой отвел свою лошадь в сторону и позволил другим начать обгонять его. Максим сделал то же самое. Постепенно он опустился обратно вниз по колонне. К тому времени, как они въехали в правую развилку ущелья, позади Максима было всего три всадника. Когда проход снова открылся, он прижал коня к каменной стене и махнул Титу и Турпиону, чтоб те проезжали мимо.

Максим сидел неподвижно. Персидского мальчика нигде не было видно. Максим развернул коня и, обнажив меч, отправился обратно тем же путем, которым пришел. «Так вот в чем твоя игра, ты, вероломный маленький ублюдок. Сядьте на развилке и направьте их за нами. Что ж, ты окажешься в Аду прежде, чем это произойдет, ты, маленький засранец». Он двинулся дальше, камни с грохотом вылетели из-под копыт его лошади.

И действительно, там, на развилке, Багой неподвижно сидел на своем коне. Максим погнал своего скакуна быстрее. Персидский мальчик увидел приближающегося Максима, увидел клинок в его руке. Он вскинул руки ладонями вперед.

-Нет, пожалуйста, нет. Пожалуйста, не убивай меня.

Не говоря ни слова, Максим вышел вперед.

-Нет, пожалуйста, ты не понимаешь. Я не собираюсь предавать тебя. Я пытаюсь спасти тебя. Я укажу им на неправильный поворот.

Максим яростно натянул поводья, его лошадь почти встала на дыбы. Он протянул руку и схватил мальчика за длинные волосы. Он наполовину вытащил его из седла. Меч кельта сверкнул и нашел горло мальчика. Кончик лезвия просто рассек кожу. Струйка крови, очень черная в лунном свете, потекла по блестящей стали.

-И почему я должен тебе верить?

Багой посмотрел в бледно-голубые, ужасно пустые глаза Максима. Он не мог говорить. Шум погони эхом разнесся по ущелью. Из-за звуков, отражавшихся от каменных стен, невозможно было сказать, как далеко были преследователи.

-Давай, у нас не вся ночь впереди.

Багой с трудом сглотнул.

-Баллиста и ты - не единственные люди, у которых есть честь. Ты спас мне жизнь, когда легионеры напали на меня. Теперь я верну этот долг.

Долгое, очень долгое время никто из них не произносил ни слова. Меч остался у горла Багоя. Пристально смотрящие голубые глаза ничего не выдавали. Звуки погони становились все громче.

Меч исчез. Максим тщательно вытирал его тряпкой, висевшей у него на поясе. Он вложил его в ножны. Он улыбнулся.

-До следующего раза, мальчик.

Максим развернул своего коня и поскакал обратно тем путем, которым приехал, вверх по правому ответвлению оврага вслед за остальными.

Высоко на холмах Баллиста сидел на коне и смотрел вниз на горящий город. Усиливался южный ветер. Он вытягивал в ночное небо длинные огненные ленты. Время от времени поднимались плотные облака искр, похожие на извергающийся вулкан, когда рушилось здание. Умирающий город находился по меньшей мере в полутора милях отсюда. Никакие звуки не долетали до Баллисты. Он был рад этому.

Все наши усилия и привели к этому, подумал он. Это моя вина? Неужели я так сильно сосредоточился на осадных работах Сасанидов, что не уделил достаточного внимания возможности предательства? Если бы я как следует подумал о христианах, были бы там подсказки; увидел бы я их?

Упало еще одно большое здание, и вверх поднялся сноп искр. Нижняя сторона бегущих облаков была окрашена в розовый цвет. Уродливая, нежеланная мысль всплыла на поверхность сознания Баллисты, как большая щука с пастью, полной острых зубов: это должно было случиться. Вот почему был послан я, а не Бонит или Цельс. Вот почему мне не дали никаких дополнительных войск. Вот почему цари Эмесы и Пальмиры сочли возможным отказать в моих просьбах о выделении войск. Никто и не собирался посылать подмогу. Императоры уже знали, что две полевые армии понадобятся в другом месте в этот сезон кампании; что одна отправится на Дунай с Галлиеном, чтобы сразиться с карпами, а другая - с Валерианом, чтобы разобраться с готами в Малой Азии. Все ждали, что Арет падет. Город, его гарнизон, его командир были расходным материалом. Нами должны были пожертвовать, чтобы выиграть время.

Баллиста обнаружил, что он смеется. В каком-то смысле он преуспел. Город пал, но он выиграл Римской империи некоторое время. Ценой стольких страданий, стольких жизней, стольких тысяч жизней он купил Римской империи некоторое время. Императоры должны приветствовать его как вернувшегося героя. Конечно, этого бы не произошло. Они хотели мертвого героя, а не живого свидетеля их бессердечного предательства города Арет. Они хотели, чтобы их бесполезный варвар, Дукс Реки, умер с мечом в руке в почерневших от дыма руинах города, а не шатаясь, вернулся в имперский двор, пропахший неудачей и предательством. Баллиста был бы помехой. Его обвинили бы, сделали козлом отпущения, его репутация была бы разорвана в клочья.

Однажды, поклялся он, эта империя пожалеет обо всем, что сделала.

Город все еще горел. Баллиста увидел все, что хотел увидеть.

Повернувшись в седле, Баллиста оглянулась на строй. Все, до кого ему было дело, были там: Калгак, Максим, Деметрий. И там была Батшиба. Другие мысли пришли ему в голову – фигура большого человека в капюшоне, Мамурра, погребенный во тьме под стенами. Он прогнал их. Он оглянулся за колонну. Не было никаких признаков какой-либо погони. Он дал сигнал двигаться дальше.

В тылу колонны последний оставшийся фрументарий смотрел на горящий город Арет. Он задавался вопросом, какой отчет он напишет императорам обо всем этом.