Борис Никитич, поднявшись на трибуну, поправил галстук ипощелкал третьим пальцем правой руки по микрофону. Все вдруг обратили внимание,что семидесятисемилетний академик отнюдь еще не дряхл. Напротив: собран, строг,чрезвычайно отчетлив в лице, посадке, движениях, в глазах живой свет, на щекахлегкий румянец, отлично оттеняющий красивую седину.

– Товарищи, – сказал он ровным, спокойным голосом, вобертонах которого, казалось, за «товарищами» стояли «милостивыегосудари», – мы все потрясены случившимся. Теперь стало ясно, что означалиисчезновения ведущих специалистов нашей медицины. Кто может поверить внелепейшие сказки о террористической деятельности профессоров Вовси,Виноградова, Когана, Егорова, Фельдмана, Эттингера, Гринштейна, а также многихдругих, названных в заявлении ТАСС? Бок о бок с большинством из этих людей яработал всю мою жизнь, многих из них я считаю своими друзьями и совершенно несобираюсь из-за нелепейших и постыдных – да-да, товарищи, я подчеркиваю,постыдных! – обвинений отказываться от этой дружбы и от высокой оценкибезупречной профессиональной деятельности этих людей. Без исключения, всеназванные самоотверженно трудились на фронтах Великой Отечественной войны –чего стоит лишь одно организованное Мироном Семеновичем Вовси впервые в историитерапевтическое обслуживание действующей армии! Все они были удостоены воинскихзваний и наград, а сейчас на их головы сваливается такой позор! Мне совершенноясно, что наши коллеги стали жертвами какой-то мутной политической игры. Люди,санкционировавшие эту акцию, выбившие из жизни выдающихся врачей и ученых,видимо, не думают о судьбе советской медицины, не думают даже и о своем собственномздоровье. Хочу еще сказать, что я совершенно потрясен откровенно антисемитскимхарактером газетной кампании в связи с этим делом. Для меня нет сомнения, чтокто-то пытается спровоцировать наш народ, нашу партию и нашу советскую, вернуюидеалам научного коммунизма интеллигенцию. Как старый русский врач, сын врача,внук врача и правнук полкового лекаря в суворовской армии, я заявляю протестпротив издевательства над моими коллегами!

Зал был настолько ошарашен выступлением профессора Градова,что позволил ему договорить до конца и даже спуститься с трибуны при полноммолчании. И только когда уже сошел и на секунду притормозил, не зная, кудадвинуться – на прежнее ли место в президиуме или к выходу, – раздалсяпанический, как будто стремящийся наверстать опоздание, вопль: «Позорпрофессору Градову!» Сразу же прорвалась плотина. От сатанинского рева,казалось, задрожали портреты корифеев. «Позор! Позор! Долой сионистов,космополитов, убийц! Долой пособников реакции!»; далее все слилось в сплошнойвой, сквозь который в один момент пpорезалось звонкое, комсомольское: «Долойеврейского прихлебателя Градова!» Комсомольский и студенческий актив вскочил наноги, потрясая кулаками: «Но пасаран!» Ассистенты и доценты тоже старалисьвовсю, профессора резкими движениями ладоней отрекались от отщепенца. Пробегаяпо проходу к сцене, Борис заметил, что и Мика Бажанова, задавшая незадачливыйвопрос об учебниках, машет возмущенно ручонкой. Увы, даже и влюбленная ЭлеонораДудкина, кажется, в общем строю. Сильным прыжком взлетев на сцену, он обнялдеда, потом взял его под руку и повел к выходу. Через минуту они оказались впустом коридоре и стали удаляться от все еще ревущего зала.

– Дед, ты герой, – сказал Борис IV.

– Оставь, – сказал Борис III, – я просто сделалто, что мне подсказывало...

– Ладно, ладно, – перебил его Борис IV, – всеясно, хватит риторики.

Борис III слегка задохнулся от какой-то сильной эмоции,кажется, от счастья.

– Сделано! – почти воскликнул он и пошел четким,молодым шагом, как бы даже поигрывая своей тростью, на которую еще недавнотяжело опирался.

– Вот это верно, – сказал Борис IV. Всеми силами онстарался не расчувствоваться, не прижать любимого деда к груди, неразрыдаться. – Дело сделано, а теперь надо подумать, как рвать когти.Предлагаю сразу махнуть на юг. Сразу едем вдвоем в Грузию, или в Сочи, или вКрым... – Он вспомнил о женщинах и поправился: – Вернее, ты едешь один, ая к тебе присоединяюсь после экзаменов. Связь будем держать через Майку.

– Перестань, Бабочка, – легко сказал Борис III. –Неужели ты думаешь, что от них можно спрятаться?

– И можно, и нужно, – сказал Борис IV. – Не сидетьже, не ждать же!

Они вышли на крыльцо и увидели, что, пока внутри бушевалистрасти, снаружи вьюга улеглась. Густо подсиненные тучи, скопившиеся в дальней перспективенад крышами Москвы, как бы обещали возможность побега. Дворники бодро расчищалиснег широкими фанерными лопатами.

– Бегство? Ну что ж, можно и это попробовать, –усмехнулся Борис III. – Завтра отвезешь меня на вокзал.

– Нужно сегодня, немедленно. Поверь чутью разведчика, –возразил Борис I V.

– Ну-ну. – Борис III похлопал внука по плечу своеймеховой, девятьсот тринадцатого года, варежкой. – Не нужно преувеличивать.Решения об аресте таких людей, как я, проходят по инстанциям. Это занимаетвремя. Уж по крайней мере два дня. Они ведь не спешат, потому что никто никогдане убегает. Никто никогда от них, никогда, никто...

Вдруг вся эйфория вышла, испарилась, и Борис Никитич сразуосел на палку. Ему вдруг показалось, что дворники только делают вид, чтособрались на перекур, а на самом деле смотрят на него. В окнах клиники пососедству маячили некоторые лица – соглядатаи? Пара полковников выпросталась изтроллейбуса; полковники – оттуда? Группа дошколят прошествовала посвежевытоптанной тропинке, держась за пояса впереди идущих; никто из детей неулыбнулся деду, воспитательница посмотрела в упор с исключительнойвраждебностью.

– Никто никогда от них не убегал...

– Никто никогда так и не выступал против них, как ты, –тихо сказал Борис I V. – Никто никогда, может быть, так и невыступит... – Намеренно рассмеялся: – Так что надо создавать прецедент.

Борис Никитич с нежностью, почти прощальной, посмотрел навнука. «Надо сделать так, чтобы меня взяли в его отсутствие. Иначе мальчишкаеще начнет сопротивляться, устроит стрельбу – не секрет, что у него естьоружие, – и погибнет».

– Давай сделаем так, – предложил он. – Я пойдусейчас на кафедру и разберу там свои бумаги: мне многое надо будет взять ссобой. А ты отправляйся к себе и жди моего звонка. За это время узнайрасписание поездов. Вечером вернемся в Серебряный Бор и там все решим.

Они разошлись, две таких разных фигуры: Четвертый в своейкожанке и волчьей шапке и Третий в черном длинном пальто с шалевым каракулевымворотником и в типично профессорском, в тон воротнику, «пирожке». Один издворников тут же весело закосолапил к телефонной будке – докладывать.

* * *