жену приличным образом. Не думаю, чтобы донна Изабелла чувствовала недостаток в чём-либо таком, к чему она здесь привыкла.

Он продолжал смотреть на меня вопросительно. Тут, по-видимому, впервые в его голову закралась мысль, что между мной и ею не всё идёт так гладко, как это кажется.

— Не такое теперь время, чтобы презирать деньги. В них тоже большая сила. Я бы никогда не стал разделять подобных суеверий.

— Мы все имеем свои слабости, — с беззаботным видом отвечал я.

— Если тут есть какие-нибудь задние мысли, то скажите мне, дон Хаим. Не забывайте, что я её отец.

Он был прав. Но я уже дал обещание.

— Я уже объяснил вам, в чём дело, господин ван дер Веерен. Если моё желание кажется вам странным, то потерпите немного. Теперь я не могу ничего сказать.

— Но вы, конечно, не будете иметь ничего против, если я сделаю кое-какие подарки дочери?

— Конечно, но лишь с тем условием, чтобы они принадлежали лично ей и не были бы моими даже в глазах закона.

Он опять взглянул на меня:

— Вы мне сказали, что у вас всё идёт хорошо, иначе я… Положение было трудное. Но что я мог сделать? Не мог же я не исполнить первой же её просьбы.

Старый ван дер Веерен не продолжал разговора. Не знаю, что он думал. Он приказал принести бутылку лучшего вина, и мы, не торопясь, выпили её из прекрасных венецианских стаканов, разговаривая о разных предметах, но о чём именно, этого я никогда в жизни не мог припомнить.

— Было бы желательно, чтобы все испанские офицеры были похожи на вас, дон Хаим, — заметил он мимоходом. — К сожалению, это не так.

— Но ведь и не все голландцы похожи на вас, мин хер, — ответил я с поклоном.

— Славный ответ! — вскричал он. — Вы должны знать, что один из офицеров короля Филиппа уже сватался за Изабеллу. Она говорила вам об этом?

— Кажется, она упоминала об этом факте, но без всяких подробностей.

— Я думаю, что лучше будет не называть его имени: дело это окончилось к общему удовольствию обеих сторон. Изабелле он не нравился, а ему нужны были только её деньги. Пришлось таким образом откупиться от него.

Теперь ключ к тем словам, которые она сказала накануне, был моих руках. Может быть, он и нравился ей немного, кто знает? Но я не могу ей простить того, что она поставила меня на одну доску с человеком, который так себя унизил.

Нужно было уладить ещё одно дело, не терпевшее отлагательств.

— У меня есть до вас дело, мин хер, которое, может быть, плохо вяжется с нашей теперешней беседой, но которое не терпит отлагательств. Вчера утром я получил из Брюсселя вот эти бумаги. Кто составлял списки, я не знаю.

Он взял списки. Внимательно просмотрев их, он стал чрезвычайно серьёзен.

— Что же вы намерены делать, дон Хаим? — спросил он.

— Я хочу спасти этих людей, — коротко отвечал я. — Скажите мне, каким путём вам удавалось ускользать до сего времени?

Он вздрогнул и бросил на меня быстрый взгляд.

— Я всё время думал, дон Хаим, что вы замечаете это.

— Я действительно заметил это относительно вас и некоторых других.

— Вы благородный человек с широким кругозором, дон Хаим.

— Согласен с последним, мин хер, а в первом не уверен. Но как вам удавалось ускользать?

— Платил каждый год круглую сумму кое-кому. Но я понимаю, что это очень ненадёжная защита. Когда-нибудь это средство мне не поможет, и даже сегодня оно может оказаться недостаточным, если вы того пожелаете.

— Когда донна Изабелла станет моей женой, вы и ваша дочь будете в полной безопасности, — сказал я. — По крайней мере, я надеюсь на это. Но если я паду, я сумею найти средства защитить вас и донну Изабеллу. Запомните это раз и навсегда. Что касается других, то они должны уехать! Их нужно предостеречь и дать им время. Но они должны спешить, ибо никто не может предсказать, что будет дальше. Дела в Брюсселе и Мадриде делаются в строгой тайне. Я доверяю вам это дело, но прошу вас соблюдать величайшую осторожность. Я рискую не только своим положением, но и жизнью. Если что-нибудь выйдет наружу, тогда я не отвечаю ни за что. Поставьте им на вид, что они получат лишь половину стоимости тех вещей, которые будут распродавать, если станет известно, что они должны уехать. Это соображение подействует на них.

— Вы сообразительны, как настоящий голландец, дон Хаим. Но мы не всегда так любим деньги, как вам это кажется. Будьте уверены, что ваши распоряжения будут исполнены в точности. Мы обязаны вам своей жизнью, и мы слишком серьёзный народ и не будем легкомысленно относиться к таким вещам. Я не знаю, как и благодарить вас за всё. Надеюсь, это сумеет сделать моя дочь.

Что-то подкатило мне к горлу, и я не мог с минуту сказать ни слова. Потом, оправившись, я ответил:

— Не стоит благодарить меня: я хлопочу ради самого себя.

Это была правда, но не вполне.

И вот я опять ежедневный гость в доме ван дер Веерена. Но теперь всё идёт не так, как прежде, далеко не так. В присутствии других донна Изабелла оживлена и весела по-прежнему, только румянец на её щеках слишком ярок, да глаза поблескивают иной раз лихорадочно. Не знаю, замечает ли это кто-нибудь другой, кроме меня. Но когда мы остаёмся одни, она сбрасывает маску, и её лицо делается каменным. Она послушно отвечает на мои вопросы и не нарушает правил благовоспитанности. Но от её обращения со мной и от её взглядов веет холодом. Я удивляюсь силе её духа, который даёт ей возможность играть перед отцом и знакомыми роль счастливой невесты. Без сомнения, её поддерживает и её гордость. Кроме того, она сильно любит отца. Тем не менее тяжело играть эту ужасную комедию.

Завтра наша свадьба.

7 декабря

2 декабря, в субботу, была наша свадьба. В этот день шёл снег; глубокий и белый, он покрыл все улицы, словно знаменуя наши отношения. Я приказал расчистить дорожку к церкви, хотя было как-то жалко сметать ярко блестевший снег, по которому мы могли бы мягко и беззвучно пройти. Сопровождавшие нас гости не мешали бы нам своим весельем, которое было не для нас.