Кей Редфилд Джеймисон выяснила, что у людей, страдающих маниакально-депрессивным психозом, долгое время не наблюдается никаких симптомов и что при переходе от депрессивного к маниакальному состоянию они испытывают прилив сил и способность порождать идеи. Джеймисон утверждает, что принципиальное значение для творчества таких людей играют напряжение и переход от одного настроения к другому, а также средства самоподдержания и самодисциплины, обеспечиваемые периодами без симптомов. Такое же напряжение и переходы служат источником творческих сил не только для писателей, но и для художников.

В другой своей книге Джеймисон пишет:

Как творческое, так и маниакальное мышление отличаются живостью и способностью объединять идеи… Обе формы мышления по своей природе склонны к отклонениям, пониженной целеустремленности и частому блужданию или перескакиванию с одного из множества направлений на другое. Люди тысячи лет назад отмечали, что расплывчатые, разнообразные и резко сменяющиеся идеи характерны для маниакального мышления[230].

Джеймисон цитирует швейцарского психиатра Эйгена Блейлера:

Мышление человека, пребывающего в маниакальном состоянии, переменчиво. Обходными путями он перескакивает с одного предмета на другой… Поэтому его мысли легко идут бок о бок… Ускоренный поток мыслей и особенно отсутствие тормозящих факторов способствуют художественным занятиям, несмотря на то, что нечто ценное при этом создают лишь пациенты, страдающие очень мягкими формами расстройства и в целом располагающие талантами в данной области[231].

Джеймисон отмечает, что широта мысли, характерная для маниакальных состояний, может открывать человеку больше возможностей для выбора идей и расширять кругозор. Предполагается, что такие состояния повышают творческие возможности, увеличивая число выдаваемых идей и тем самым повышая вероятность, что из их обдумывания разовьется что-либо стоящее.

Рут Ричардс из Гарварда продолжила работу в этом направлении, проверив гипотезу о том, что генетическая предрасположенность к маниакально-депрессивному психозу может сопровождаться предрасположенностью к творчеству. Она изучила не страдавших маниакально-депрессивным психозом ближайших родственников многих пациентов и выяснила, что корреляция существует. Рут Ричардс предположила, что гены, связанные с повышенным риском развития этого расстройства, могут также повышать вероятность развития творческих способностей. Это не означает, что само расстройство создает предрасположенность к творчеству, но некоторые особенности, характерные для людей, страдающих этим расстройством, такие как повышенная возбудимость (энтузиазм и энергия), проявляются и при творчестве. Ричардс сравнивает эти компенсаторные преимущества с устойчивостью к малярии, свойственной здоровым носителям гена серповидно-клеточной анемии.

Вместе с тем Джеймисон подчеркивает, что большинство писателей, как и людей вообще, не страдает тяжелыми психическими расстройствами. Более того, многие люди, страдающие маниакально-депрессивным психозом, в том числе художники, обычно мало что могут делать, когда им особенно плохо.

Из всех этих интереснейших исследований видно, что мы пока в самом начале пути познания нейронных механизмов творчества и художественного мастерства. При этом перед нами открываются широкие возможности. В некотором смысле наши представления об этих механизмах можно сравнить с представлениями о механизмах зрительного восприятия до 50‑х годов XX века, когда Стивен Куффлер и его коллеги совершили прорыв в этом направлении, а также с представлениями об эмоциях, бытовавшими на рубеже XIX–XX веков. Но я, нейробиолог, на чьих глазах оба направления принесли богатые плоды, в начале своих занятий наукой изучавший нейронные основы памяти, казавшиеся многим биологам преждевременными и не сулящими успеха, с оптимизмом смотрю и на новые подходы к познанию механизмов творчества.

Мозг представляет собой творческий аппарат. Он ищет порядок в хаосе и неоднозначности и конструирует модели окружающего мира. Такой поиск лежит в основе работы художников и ученых. Эту мысль красноречиво выразил в 1937 году великий голландский художник Пит Мондриан:

Ибо бывают “созданные” законы, “открытые” законы, но бывают и законы-истины на все времена. Они более или менее скрыты в окружающей действительности и не подвержены изменениям. Не только наука, но и искусство показывает, что действительность, сначала непонятная, постепенно открывается нам через взаимоотношения, присущие вещам[232].

Появление художественных способностей у людей с повреждениями левого полушария мозга, существование аутистов-савантов и творчество художников-дислектиков дают нам ключи к разгадке некоторых процессов в мозге, вероятно, лежащих в основе таланта художника и творчества. Эти интересные и поучительные случаи, скорее всего, проливают свет лишь на некоторые из многих путей, ведущих к творчеству. Будем надеяться, что в ближайшие полвека биология психики сможет дать удовлетворительные ответы на основные вопросы в этой области.

Над входом в храм Аполлона в Дельфах было выбито: “Познай себя”. Начиная с Сократа и Платона, мыслители стремились разобраться в природе человека и найти законы, управляющие психикой и поведением людей. Веками эти поиски ограничивались рамками философии и психологии, нередко исключавшими эмпирический подход. В наши дни нейропсихологи пытаются перевести абстрактные вопросы о психике на эмпирический язык когнитивной психологии и нейробиологии.

Принцип, которым руководствуются эти ученые, состоит в том, что наша психика есть набор операций, выполняемых мозгом – поразительно сложным вычислительным устройством, конструирующим восприятие мира, концентрирующим наше внимание и управляющим нашими действиями. Одно из призваний этой новой науки состоит в том, чтобы дать нам более глубокое понимание самих себя, связав биологию психики с гуманитарными науками. В частности, это относится к пониманию реакций на произведения искусства и, может быть, творческой деятельности его авторов.

Но для диалога науки и искусства требуются особые условия. В Вене рубежа XIX–XX веков он стал возможен благодаря тому, что этот сравнительно небольшой город представлял собой среду, где ученые и художники могли легко обмениваться идеями. Кроме того, имелись общие интересы. Источниками этих интересов послужили медицина, психология, психоанализ и искусствоведение. В начале XX века начался диалог искусства и науки, а в 30‑х годах к нему присоединились специалисты по когнитивной психологии и гештальтпсихологии зрительного восприятия. Это позволило в начале XXI века применить к концепциям когнитивной психологии данные биологических исследований восприятия, эмоций, эмпатии и творчества.