болью в сердце, и с великой тревогой к папе, ибо он есть наместник Христа на земле и его долг — свести паству в единую семью и хранить единство Христианской Церкви»[771].

Хотя и составленная в религиозных выражениях, эта жалоба ясным образом перерастает религиозный момент и приобретает ярко выраженное социальное и расовое звучание. Акцент, сделанный марранами на единстве Церкви, и их протест против попытки «отрезать их от этого союза» и «отделить их от груди веры», несомненно, является указанием на их борьбу против социальной и расовой сегрегации. Аналогично, их обращение к таким исключительным фактам, как а) происхождение Иисуса из их собственного народа и б) то, что еврейство было колыбелью христианства, было предназначено не просто для того, чтобы обратить внимание на лживость обвинений против марранов на расовой почве. Отвечая на эти обвинения, из-за которых возникли препятствия для браков между марранами и «старыми христианами», этот документ по существу совпадает с документом, поданным в 1449 г., когда вопрос марранизма разорвался расовой бомбой посреди политической бури. Ещё одна ремарка этого документа, как мы увидим, поддерживает нашу интерпретацию того, что упоминание об их родстве с Иисусом, которое предполагает расовое превосходство, было по существу ответом на утверждение об их расовой неблагонадёжности. Глубоко оскорблённые этими утверждениями и окружающей их атмосферой презрения, марраны понятным образом находили удовольствие в подчёркивании своего этнического родства с Иисусом. Это не только подпитывало лелеемое ими самоуважение, но и являлось одновременно эффективным ответом на утверждения их критиков и хулителей. Ситуация была и сложной, и мучительной, и марраны обратились к папе, по их выражению, «со слезами и болью в сердце и с великой тревогой». Мы можем считать, что эти слова указывают на их настроение в то время.

Они умоляют папу «поддержать» марранов, которых они называют «угнетёнными и подавленными», и призывают «отменить все уставы и муниципальные постановления, направленные против них, которые приводят к деградации ортодоксальной веры». Они также просят папу указать епархиальным властям, чтобы те, под страхом церковного порицания и других мер, «удерживали светских чиновников всех рангов, общины и прочих лиц, официальных и частных, от упомянутых действий, и, таким образом, обеспечивали такое же отношение к марранам, как и ко всем прочим христианам во всех вопросах и по любому поводу, и чтобы не было никакой разницы между ними и другими под предлогом их еврейского происхождения»[772].

Последнее предложение однозначно относится к тому, что мы сказали по поводу расового аспекта антимарранской агитации. Из этого документа видно, что основная оппозиция марранам была сконцентрирована в административных и бюрократических кругах городов, и это указывает на то, что упорные попытки марранов проникнуть в эти круги встречали резкое сопротивление. Таким образом, расистская агитация против марранов проистекала в первую очередь из этих кругов. В любом случае марраны были в этих районах дискриминированы не только административными путями, но и формально-юридическими. Мы знаем, что против них были изданы уставы и муниципальные постановления — или, точнее, против занятия ими официальных должностей в советах и прочих учреждениях — из того, что они просили папу аннулировать их, и эти уставы явно базировались не на религиозном, а на расовом принципе, или, говоря языком наших документов, на том «предлоге», что прозелиты «происходят из евреев». Таким образом, расовые дискриминационные порядки, предложенные Анайей для коллегия Саламанки, не были изолированным инцидентом. Протянулась прямая линия развития от Саламанки через законодательство в Арагоне к «Толедскому статуту» 1449 г.

Очевидно, что короли Арагона не предпринимали никаких мер в защиту марранов, иначе авторы петиции отметили бы этот факт или вообще не обратились бы к папе. И в этом моменте ситуация марранов в Арагоне кардинально отличалась от ситуации в Кастилии. Кастильские короли приняли строгие меры в защиту прав марранов, и их стабильная позиция в этом вопросе дала возможность марранам неуклонно продвигаться вперёд. В результате в Кастилии, в отличие от Арагона, «старые христиане» столкнулись с настоящей оппозицией и, хотя они были большей фракцией, чувствовали себя проигрывающей стороной. Как следствие, ситуация не могла разрешиться в пользу одной из сторон, потому что проигрывающие не хотели признать поражение, а победители не желали отказываться от своих трофеев, и обе партии продолжали набирать силу: марраны — завоёвывая новые позиции, а их противники — новых сторонников. Для тех, кто умел разглядеть знаки времени, должно было быть очевидным, что обе стороны бесповоротно стремятся к неизбежному кровавому столкновению.

VI

Примерно в то же время, когда Базельский собор пытался разрешить проблему марранов, в Кастилии произошло несколько событий, проливающих свет на социальный фон, послуживший причиной издания базельского декрета. Они недвусмысленно показывают, что ненависть к марранам и противодействие их социальной интеграции не только не уменьшились в испанском обществе, но наоборот, увеличились и потенциально приобрели взрывоопасный характер.

Эти события касаются восстания, которое дон Фадрике, граф де Луна, организовывал в 1434 г. в Севилье, которая, как мы знаем, была старым центром укоренившегося злобного антисемитизма. Именно там в 1391 г. антиеврейские чувства выплеснулись наружу и затопили гигантской волной погромов Пиренейский полуостров, едва не уничтожив всё испанское еврейство. В тот самый год, в разгаре резни, большинство евреев Севильи обратились в христианство, и присутствие большой общины прозелитов стало неотъемлемой частью севильской социальной сцены. Мы можем принять как данность, что там, как и везде в Испании, усердные и амбициозные евреи, освобождённые от оков всевозможных ограничений, продвинулись к завоеванию экономического изобилия и социального влияния и престижа. О том, какова была реакция в среде их христианских соседей, какие чувства они пробудили у «старых христиан», какой возник общественный климат и какие отношения сложились между «старыми» и «новыми христианами», мы можем догадываться из того, что мы знаем о Кастилии в целом. События, о которых пойдёт речь, позволяют, тем не менее, заменить наши предположения и догадки на более определённое знание.

Граф де Луна, сын Мартина Младшего, короля Сицилии, умершего в 1409 г., обосновался в Кастилии в 1430 г. Его политические надежды потерпели крушение, потому что он жаждал заполучить арагонский трон, на который, как он полагал, у него были права наследования, но трон достался Фернандо де Антекере, который передал его по наследству своему сыну Альфонсо V. Поначалу его взаимоотношения с Альфонсо были дружескими, но позже стали натянутыми или даже вовсе прервались. Из достигших Кастилии сведений о графе выяснилось, что он находился в мятежном настроении, а позже вознамерился покинуть свою страну и поступить на службу кастильскому королю. Так как Кастилия не ладила с Арагоном, возможно, Альваро де