о конверсо возобладало над всеми соображениями истины. В одном случае, как мы видели, они пошли даже на то, чтобы изменить текст городского глашатая — официальный документ, который чётко указывает и на результаты расследования судей (касающиеся осуждённых), и на официальные причины для публичной казни. Кто мог быть заинтересован в сокрытии марранского аспекта севильского заговора? Как мы покажем на протяжении всей этой книги, это могли быть только марранские историки или редакторы или кто-то близко связанный с конверсо, у кого были для этого серьёзные основания[785].

Альваро Гарсия сам был конверсо. Он не хотел представить мятеж дона Фадрике как попытку, основанную на провокационном предположении, что можно побудить население Севильи и других городов Андалусии взять в руки оружие, только если ему позволят на первом этапе восстания грабить и убивать марранов. Он явно не хотел говорить своим читателям о том, что ненависть к марранам достигла такого уровня, что послужила толчком для восстания против короля. Очевидно, нашлись бы люди, заключившие из этих событий, что марраны подвергают опасности существование государства. Как следствие, он решил исключить из своего отчёта любое упоминание о конверсо, и так как он воздержался от их упоминания, то был обязан исключить из упоминания и генуэзцев. Таким образом, он описал обе группы туманным и ничем не обязывающим выражением, что мятежники планировали «грабить и убивать тех, кого захотят», и представил всю историю как идею, родившуюся в голове коррумпированного и бессердечного авантюриста, которому противостоят все «граждане добрых намерений» и который лишён какой-либо социальной значимости[786]. Факты этого дела были, однако, противоположными. Какими бы ни были цели и амбиции заговорщиков, ясно, что ненависть к конверсо и страстное желание уничтожить их были настолько распространены в Севилье и других городах, что они могли служить инструментом для выполнения их планов. И, поскольку некоторые из них были севильскими лидерами, мало кто мог лучше них знать настроение масс и социальные условия Андалусии. Трудно поэтому усомниться в том, что положение марранов там послужило питательной почвой для заговора. Мятежники просто подтолкнули его развитие обещанием помощи со стороны.

Своевременное раскрытие заговора и примерное наказание его вождей задавили заговор в зародыше. Но то, что действительно произошло, так это восстание большого кастильского города против короля, вскормленное стремлением уничтожить конверсо и поддержанное надеждой на получение помощи от врагов короля в Арагоне. То, что зарождалось в Севилье в 1434 г., стало явью пятнадцатью годами позже, во время толедского бунта 1449 г.

VIII

13 июля 1444 г. Хуан II издал указ городским советам королевства, требуя от их судейских инстанций не допускать никакой дискриминации против конверсо, — так, чтобы к ним относились, «как если бы они родились христианами», и чтобы они полностью пользовались правом доступа ко «всем уважаемым государственным учреждениям»[787].

Дата указа обращает на себя внимание. Менее чем за месяц до нее, 16-го июня, королю удалось ускользнуть из фактического плена, в котором его держал Хуан Наваррский, глава арагонской партии, и теперь он совершал энергичные усилия, чтобы вернуть себе утраченную власть. На севере он вёл военную кампанию с целью захватить все цитадели на берегах Дуэро, контролируемые инфантами, и 18 июля, через 5 дней после подписания упомянутого указа, он начал атаку на замок Пеньяфьель, длившуюся до 16 августа. В дополнение к этому перед королём стояла задача справиться с силами инфанта Энрике, который держал в своих руках заметную часть Андалусии и двигался к северу в направлении Толедо[788]. Что же заставило Хуана II в такое время, посреди лихорадочных приготовлений к битве, в момент, когда он находился под давлением стольких проблем, издать указ в пользу конверсо?

Более того, по словам Амадора де лос Риос, указ была адресован не одному или двум городам, но всем основным большим и малым городам королевства[789]. Таким образом указ поднялся до уровня королевской декларации о национальной политике по марранскому вопросу и, соответственно, получил исключительное значение. В связи с этим поднятый нами вопрос может быть поставлен так: что заставило Хуана II объявить эту политику в самом начале его возродившегося царствования?

Поскольку мы располагаем лишь немногими сведениями, всякая реконструкция будет не более чем гипотетической. Тем не менее доступные нам факты позволяют вывести некоторые заключения с достаточной уверенностью.

Начнём с очевидного факта, что проблема марранов — борьба «старых христиан» за снижение статуса «новых» — распространилась настолько широко и приобрела такие масштабы, что уже не могла рассматриваться как «локальное» — то есть ограниченное несколькими местами — явление, а стала национальной проблемой, требующей разрешения в национальном масштабе. Поэтому король адресовал свой указ всем важным городам королевства.

Кроме того, ясно, что проблема была срочной, потому что борьба против марранов усилилась, что выразилось в многочисленных случаях попрания их прав, и марраны чувствовали себя под таким тяжёлым давлением, что искали помощи у короля. Мы приходим к этому заключению, исходя из следующих предположений, которые считаем практически неопровержимыми: во-первых, король не стал бы с такой силой защищать марранов, да ещё в такое время, если тому не предшествовали бы отчаянные мольбы марранов; во-вторых, марраны с нетерпением ждали произошедших сейчас перемен в режиме и не теряли времени, обратившись к королю в момент, когда Хуан II вновь обрёл свою независимость. Это неизбежно приводит нас к дополнительному заключению, что нечто неприятное произошло с марранами во время правления инфантов Арагона, что-то, послужившее ухудшению их ситуации и повлиявшее на то, что их призывы о помощи к инфантам оказались тщетными.

Главные причины этого ухудшения ситуации нетрудно угадать. В течение трёх лет, когда королевская администрация была фактически в руках Хуана Наваррского, власть инфантов над страной была слабой и определённо ненадёжной. Инфантам противостояла знать, чья лояльность не только не была полной, но и постоянно колебалась в связи с изменениями политических позиций, поэтому инфанты могли надеяться только на поддержку городов. Но города, традиционно находившиеся в оппозиции к крупным баронам и в особенности не испытывавшие доверия к жадным инфантам, были гораздо больше заинтересованы использовать их слабости, чем способствовать их преодолению. А тем временем города, будучи уверенными в своей стратегической силе и в нужде правителей в их содействии, чувствовали себя свободными от соблюдения некоторых, а то и всех законов, защищавших конверсо. Осторожный и прагматичный Хуан Наваррский, возглавлявший партию инфантов, отказывался превратить проблему конверсо в casus belli с городами.

Но 16 июня 1444 г., когда Хуан II бежал из плена, политическая сцена изменилась разом. Хуан Наваррский в спешке отступил на восток к