Спартак явно чувствовал себя в своей стихии. Он выпятил челюсть, глаза горели огнем, он был весь во власти развернувшейся смертельной игры. Третьего римлянина он сразил после серии стремительных выпадов, которые его противник не мог парировать, в результате чего Спартак вонзил ему меч в пах. С четвертым было покончено, когда Спартак сделал вид, что споткнулся и римлянин, решив, что он вот-вот упадет, поспешно бросился вперед, но тут же споткнулся сам, и Спартак распорол ему живот. После чего пятый римлянин, жалкая личность, явно не желавшая сражаться, бросил на землю щит и меч, упал на колени и стал молить о пощаде. Спартак подошел к нему, положил левую руку ему на плечо и посмотрел в нашу сторону. Он улыбнулся мне, обернулся обратно к легионеру и всадил свой гладиус ему в горло. Клинок он оставил в ране, по-прежнему держа римлянина за плечо. Меч торчал в теле, весь покрытый кровавой пеной. Потом он поставил ногу на грудь мертвому врагу и оттолкнул тело, швырнул его на землю и выдернув при этом гладиус. После чего спокойно пошел обратно к возвышению и сел на свое место.

– Как я уже говорил, – произнес он, – жалость есть признак слабости.

Я вынужден был признать, что эти гладиаторские игрища мне не по вкусу и вообще кажутся не более чем спортом.

– Конечно, это спорт, – сказала удивленная Галлия. – Почему это тебя так удивляет?

Потом мы вдвоем отправились верхами в засаженные виноградниками холмы, окружавшие наш расползшийся лагерь, который день ото дня становился все больше, поскольку к нам все время прибывали новые рекруты. От красоты окружающих пейзажей у меня перехватывало дух, кругом были великолепные ущелья среди высоких гор из песчаника. День стоял теплый, солнечные лучи падали отвесно, а мы все ехали вверх по склону по козьей тропинке. В зарослях было полно диких животных, мы заметили оленя, дикобраза и сапсана, пролетевшего над головами, когда наши лошади шли по грунтовой дорожке. По обе стороны от нее росли высоченные буки.

– Я уже было решил, что Спартак, устроив сражение на арене, хочет изгнать из памяти все воспоминания об этом, – сказал я.

– Все не так просто, – сегодня Галлия выглядела просто потрясающе: волосы свободно падали ей на плечи, на белую с синей каймой тунику. На девушке были коричневые штаны и кожаные сапоги, меч в ножнах висел на бедре, а лук, как и у меня, был в саадаке, притороченном к седлу. – Он слишком долгое время был гладиатором, – продолжала она, – и подобный опыт оставляет в памяти неизгладимый след. Поэтому он так ненавидит римлян, и эта ненависть будет гореть в нем очень долго.

– Я тоже ненавижу римлян, но не режу безоружных, как мясник.

– Ты не так их ненавидишь, Пакор.

– Но я ведь сражаюсь с ними, не так ли?

– Да, но ты сражаешься в погоне за славой и еще потому, что хорошо умеешь это делать. А Спартак сражается, как загнанный в угол зверь. Он сражается, чтобы остаться в живых.

– А я разве нет?

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– Ох, Пакор, твои люди твердят, что ты великий воин и замечательный командир, но у тебя есть царство, куда ты можешь вернуться, и империя, которая с восторгом примет тебя обратно. А у Спартака нет ничего, кроме одежды, что на нем.

– У него есть родина, куда он может вернуться.

– Неужели? Бо́льшая часть Фракии под римским владычеством. Если он туда вернется, ему придется вести жизнь преследуемого изгнанника. То же самое можно сказать про испанцев и про галлов.

– Тогда куда ему идти? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Действительно, куда?

Мы некоторое время ехали в молчании, но вскоре добрались до небольшого озера, чьи кристально-чистые воды были окружены лесом. Над дальним концом озера возвышалась белая скала, с которой падал маленький водопад. Идиллическое место, где на деревьях пели птички, а воздух был наполнен ароматами диких цветов. Мы привязали коней к буку в тенистом месте, разделись и бросились в воду, а после занялись любовью прямо на солнце, вблизи от водопада. Потом я лежал лицом вниз на теплом гладком камне и смотрел на воду, а Галлия распростерлась рядом. Она начала водить пальцем по моей спине.

– Откуда у тебя эти шрамы? – Ее голос звучал низко и страстно, а прикосновения вызывали бурные чувства. Шрамы оставил в наследство центурион Кукус, когда избивал меня.

– Это подарочек от одного римлянина.

– Выглядят внушительно, словно ты заполучил их в битве. А что стало с римлянином, который тебя бил?

– Я отрубил ему голову.

Она рассмеялась и бросилась в воду.

– Ну, тогда иди сюда, господин мой принц, и получи заслуженную награду!