Не знаю, сколько времени прошло, но когда я остановился и огляделся, то увидел, что солнце уже высоко поднялось. Видимо, перевалило за полдень. Римского войска больше не существовало. Оно превратилось в бегущую толпу отдельных перепуганных людей, которых медленно и методично вырубали мои конники и германцы Каста. Мои командиры поддерживали строгий порядок, держали свое воинство, так сказать, на коротком поводке, перемещаясь по полю боя сотнями в боевом порядке и ликвидируя последние группы еще сопротивляющихся римлян, которых, говоря по правде, оставалось совсем немного. А впереди, напротив меня, вымотанные германские центурионы перестраивали своих воинов в новый боевой порядок. Но этого уже не требовалось: на поле больше не осталось римских когорт, готовых продолжать бой. Я повел Рема шагом к германском шеренгам и увидел Каста. Он шел ко мне. Я спешился, и мы обнялись. Каст был весь залит кровью. Он заметил мой озабоченный взгляд.

– Это не моя кровь. А ты не ранен?

Я оглядел свою пропыленную тунику:

– Ни царапины.

– Ты победил, Пакор!

– Мы победили! – ответил я.

И тут я вдруг понял, что над полем больше не разносятся крики и проклятья, что на место бойни наконец опустилась тишина. Люди в изнеможении падали на землю, их запасы энергии и ярости иссякли. А меня внезапно поразил приступ чудовищной жажды, я отцепил от седла флягу и от души напился. Потом передал ее Касту, и тот принял ее с благодарностью, а затем влил остальное в рот Рему. У него обнаружился небольшой порез на правом заднем бедре, но в целом он был невредим.

Мы с Кастом стояли между мертвыми и умирающими, и тут я заметил справа всадника, сгорбившегося и едва держащегося в седле своего серого коня – он направлялся в сторону реки. Это явно был римский командир, судя по его плащу и доспехам, и он точно был ранен. Он был без шлема, и мне показались знакомыми его светлые волосы, но, возможно, мое отравленное боем сознание сыграло со мной шутку. Но потом я понял, кто это такой. Он находился всего в паре сотен шагов от нас, в него нетрудно было попасть стрелой. Я подбежал к Рему и выхватил из саадака лук. Луций Фурий должен был в конце концов погибнуть от моей руки. Я сунул руку в колчан – пусто! Я обернулся и закричал в надежде, что меня кто-нибудь услышит:

– Остановите этого всадника! – и стал тыкать пальцем в серого коня Фурия, а тот замедлил шаг и остановился. Я побежал к нему, размахивая руками, приказывая бежать всем к уже остановившемуся коню. Увидел, что Нергал скачет ко мне, за ним еще несколько человек, а позади меня задыхающийся Каст старался не отстать. Луций Фурий свалился с седла и упал на землю. Я опустился рядом с ним на колено и пощупал шею в поисках пульса. Да, он был еще жив. Каст, тяжело дыша, остановился рядом.

– Мертв?

– Нет, – ответил я, увидев, что он ранен в живот. – Еще живой.

Тут подъехал Нергал со своими людьми.

– Под охрану его! Вызовите кого-нибудь, пусть осмотрит его раны и зашьет, если нужно. И смотрите, чтобы с ним ничего не случилось! Убить его имею право только я!

– Да, господин.

Каст был крайне изумлен:

– Ты его знаешь?

Я улыбнулся:

– Еще бы! Старый мой приятель!

Я пошел обратно к Рему, сел в седло и поехал к реке. И остановился на берегу, отвесив от удивления челюсть при виде открывшейся картины. Десятки мертвых легионеров кучами валялись на прибрежном песке, а многие свалились в медленно текущую воду. На противоположном берегу стояли Галлия и ее женщины плюс та сотня, которую я послал их прикрывать. Позади лучников собралось множество лошадей, их охраняли другие воины. Галлию я узнал по ее светлым волосам, выбивающимся из-под шлема. Она стояла, гордо выпрямившись, и держала в руках лук. Я помахал ей рукой, а потом поехал вниз по течению реки, проехал несколько сотен шагов до места, где берег был не такой высокий, и переправился на другую сторону. По обоим берегам разъезжали конные патрули, высматривая легионеров, что могли убежать. Конники одного такого патруля отдали мне честь, когда я поравнялся с ними на противоположном берегу – полдюжины воинов, вооруженные копьями и щитами.

– Нашли кого-нибудь?

– Пару легионеров, господин. Закололи их копьями, так что они нас больше не обеспокоят. Но некоторым удалось смыться, и они рванули обратно к себе в лагерь. Хочешь, мы поедем с тобой, господин, – на всякий случай, вдруг кто-то из этих ублюдков еще тут прячется?

– Нет, продолжайте поиски. – Они отдали честь и поскакали дальше. Я продолжил продвигаться вверх по течению, пока не встретил Гафарна. Мы пожали друг другу руки.

– Как я вижу, мой приказ снова нарушен, – заметил я, улыбаясь.

– Да, принц. Госпожа Галлия решила, что это трусость – стоять без дела, пока вы там сражаетесь не на жизнь, а на смерть.

– Понятно. А ты, конечно, и не подумал приказать ей не соваться в бой?

Он на секунду задумался.

– С сотней хорошо вооруженных женщин не очень-то поспоришь, принц.

– А как же еще одна сотня мужчин, что были с тобой?

– Они думали точно так же, принц.

– Я рад видеть тебя целым и невредимым, Гафарн.

– И я тебя, мой принц.

Подбежала Галлия, и я обнял ее и долго держал, прижимая к себе, под радостные крики окружающих.

– Ты одержал великую победу, – прошептала она мне на ухо, отчего у меня волосы на затылке встали дыбом. Мне хотелось услышать еще такие же восхваления моих героических деяний. – А Рем ранен! – Она высвободилась из моих объятий, подбежала к коню и стала гладить его по шее, шепча, какой он «прекрасный мальчик». Ему, а не мне!

Потом выяснилось, что рана Рема – не более чем царапина, и когда Галлия и Диана сами в этом убедились, мы сели на коней и поехали обратно вниз по течению, оставив позицию, откуда они стреляли по бегущим римлянам, а затем перебрались через реку. Я ехал рядом с Галлией.

– Отличная стрельба, – заметил я.

– Да мы чуть не бросились бежать отсюда, когда все эти римляне толпами рванули к берегу и стали спускаться к воде, но тут Гафарн заметил, что они по большей части безоружны, побросали свои щиты и оружие. Только тогда мы поняли, что они бегут, и в этот момент все долгие часы упражнений и тренировок нам очень пригодились.

– Да, это видно.

– А потом Праксима хотела сама прыгнуть в воду и резать глотки всем уцелевшим.

Я обернулся к женщине Нергала, которая ехала позади нас. Волосы у нее были в диком беспорядке, а лицо пылало от возбуждения. У меня по спине пробежала волна дрожи.

– Ага, могу себе представить…

Наступил ранний вечер, но было еще светло и тепло, и я перевел свои войска на пару миль к западу, подальше от поля битвы, заваленного трупами и залитого кровью, выше по течению реки, где можно было выкупать коней и вымыться самим. Утром предстояло устроить огненное погребение павшим товарищам. Мы ехали в молчании. Людям, выжившим в смертельном бою, было о чем подумать – как сами они остались в живых, а другие погибли. Они размышляли, придет ли за ними смерть в следующей битве и встретят ли они ее с честью или же, как мы видели сегодня, в ужасе, от которого человек невольно теряет контроль даже над собственным мочевым пузырем. Потом я послал Бирда с парой его конников на север, сообщить Спартаку о том, что мы разгромили римлян. И вознес молитву Шамашу, моля его, чтобы Бирд нашел Спартака живым, а не наткнулся на заваленное мертвыми поле вроде того, которое мы только что покинули, с нашим мертвым предводителем или Клавдией, или Годарзом, уставившимися в небо остекленевшими, невидящими глазами. Мне с трудом удалось выкинуть из головы подобные мысли.