Но МИ-5 по-прежнему наблюдала за ней.

Ближе к концу 1947 г. с новым паспортом в руках Мура совершила свою первую поездку в Соединенные Штаты. Журнал «Свободная Франция» прекратил существование, и Муре нужно было что-то, чтобы заполнить пустоту в жизни и брешь в доходах.

Тот факт, что ей выдали американскую визу, вероятно, наводит на мысль, что либо МИ-5 не проинформировала ФБР, ЦРУ или Госдеп о том, что она подозревается в ведении шпионской работы на СССР, либо в США были информированы об этом, но решили, что стоит впустить ее в страну и проследить, что она будет делать.

Ее главным контактом в Америке был Генри Регнери – известный издатель, публиковавший книги консервативного содержания, написанные такими авторами, как Виндхэм Льюис, Уильям Ф. Бакли, Рассел Кирк и Фрэнк Мейер. Регнери был сомнительной личностью; он издавал провокационные очерки и до 1941 г. был членом изоляционистского Первого комитета Америки. Он как раз только-только основал свое издательство «Регнери», когда в США приехала Мура. Его интересовало издание европейских книг с европейскими идеями, особенно тех, которые были с немецким уклоном.

Среди сотрудников издательства Регнери был Пол Шеффер – давний любовник Муры из Берлина. После ухода из «Берлинер тагеблат», связанного с вмешательством нацистов, он уехал из Германии и осел в Америке, где был интернирован как подозреваемый нацистский шпион. Его преследовали заявления, сделанные против него на московских процессах 1938 г. в связи с мнимым заговором Геббельса – Чернова с целью вызвать голод на Украине. Правительство США изменило свои планы в отношении Шеффера и взяло его на работу в свой отдел разведки и спецопераций – Управление стратегических служб, которое было предшественником ЦРУ. В конце войны он стал экспертом обвинения на Нюрнбергском процессе. Он начал работать у Регнери неофициально – читал рукописи и предлагал проекты. Почти наверняка именно по его предложению Мура посетила эту еще не успевшую развиться компанию. Она стала английским представителем Регнери и советовала ему, что, по ее мнению, ему следует издавать.

Вскоре после ее возвращения в Англию Регнери написал ей, сообщив добрые вести: по ее предложению был опубликован перевод книги Макса Пикара Hitler in uns selbst («Гитлер в нас самих»). Он также сообщил ей, что Шеффер вскоре свяжется с ней по поводу поиска европейских издателей для ряда книг, которые он собирается выпустить в следующем году[816]. В их число входили: «Немецкое сопротивление Гитлеру» Ганса Ротфельса, «Версальский договор и наши дни» Леонарда фон Муральта и «Мир» Эрнста Юнгера. В ответ Мура написала ему, что будет подыскивать для него какой-нибудь европейский «шедевр». Она также свела Регнери с британским книгоиздателем Виктором Голланцем[817]. По своим политическим убеждениям социалист Голланц был противоположностью Регнери, но его сильное сочувствие тяжелому положению Германии сделало его подходящим для списка издательства Регнери.

Если МИ-5 или ЦРУ вели наблюдение, то они взяли на заметку контакт Муры с Шеффером, его советскими связями и социалистом Голланцем[818].

В то время как ее издательский бизнес активизировался до предвоенного уровня, Мура продолжала работать на Корду. И хотя ей нравились острые споры, она часто жаловалась, что эта работа не всегда доставляет ей удовольствие.

В один августовский вечер 1948 г. Локарт повел ее обедать в ресторан «Плющ» в Вест-Энде. (Он был популярен среди киношных и театральных знакомых Муры.) Она была в подавленном настроении и пила необычно мало. Она призналась ему, что ей трудно стало работать с Кордой – один друг Локарта сказал: «Корда – интересный человек, чтобы иметь его в своих знакомых, но с ним невозможно работать», и Мура не могла с этим не согласиться[819]. Она много работала за свои две тысячи фунтов стерлингов в год – или, по крайней мере, ей было трудно заниматься этой работой наряду с углубляющимися издательскими интересами.

В тот вечер Мура, пребывая в дурном настроении, жаловалась на все – маленькое наследство, оставленное ей Уэллсом, подлость и тщеславие Джорджа Бернарда Шоу (которому было уже за девяносто) и больше всего на эгоизм Сомерсета Моэма. Он был ее другом, но она называла его «королем снобов», «хорошим, но порочным писателем». Больше всего ее раздражало то, как ужасно он обращался со своими любовницами; за одной несчастной женщиной он продолжал увиваться, «потому что она была очень умна», для того лишь, чтобы публично и жестоко разорвать с ней отношения. Мура и Локарт обсудили разных «практикующих гомосексуалистов», которых они знали, включая Моэма и их давнего друга Хью Уолпола (которого Моэм презирал и никогда не говорил о нем «без яда, ненависти и зависти»). Локарта позабавили едкие комментарии Муры. «Она, безусловно, смешала с грязью наших известных писателей», – записал он. «Большой ошибкой для читателя будет знакомство со своими любимыми авторами. Каждый писатель должен быть в какой-то мере эксгибиционистом, а эксгибиционисты – непривлекательны»[820].

Но даже в самом мрачном настроении она была верна памяти Г. Д. Уэллса, что трогало и производило впечатление на Локарта. Возлюбленные Муры были дороги ей, даже когда тревожили их память.

Подозрения в отношении Муры распространились на ее салон. МИ-5, продолжая наблюдение за ней после получения ею британского гражданства, особенно пристально следила за этой стороной ее жизни.

Люди с нетерпением ожидали приглашения на вечера, устраиваемые баронессой Будберг. На тихих вечеринках она играла роль хозяйки для двенадцати – пятнадцати гостей, но, когда финансы позволяли ей, она устраивала ужины или коктейльные вечеринки для компаний до пятидесяти человек. Отчасти гостей привлекала на них сама Мура, а отчасти – эклектичная компания гостей, которые собирались в убогой квартире с тяжелой старой мебелью, иконами и однообразными российскими и итальянскими пейзажами на стенах.