Я вошел в рифы, увлекая за собой остальных, с облегчением замечая, что оставленная мною мысленная нить все еще держится и может провести нас обратно сквозь матрицу. Было тяжело следить за бредущими сзади очень медленно из-за ран, шока, отсутствия опыта. Я чуть было не потерял одного из них, пока мы пробирались через карманы меньшей плотности, через то, что казалось им зловонными испарениями в абсолютной темноте. Я должен был напоминать себе, что они не могут чувствовать того, что чувствую я, мне приходилось возвращаться, чтобы повернуть того или другого в нужном направлении.

Сейчас я не мог общаться с ними, чтобы подсказать что-то или успокоить словом: переговорные устройства в костюмах не работали. Я был рад, что не мог слышать того, что они произносили во время пути. Я знал, что они чувствуют, и мог только двигаться сквозь их безумный кошмар к свету. Путь в завал был свободным и легким — путь обратно был похож на тропу в другой вселенной, где на каждом шагу ожидали ловушки. Мое дыхание стало отрывистым и хриплым, я не знал, сдают ли мои силы или неисправен костюм. Я знал только, что, если не дойду до конца этой ментальной нити, не дойдет никто из идущих за мной.

И внезапно мы оказались снаружи — я вывалился из рифа, увлекая за собой инспектора. Остальные последовали за ним и, как камни, попадали на пол. Я опустился на колени, натужно кашляя, а рабочие и стражники столпились вокруг, стягивая с нас шлемы и костюмы, оставляя меня беззащитным перед потоком шума снаружи, потоком мыслей рифа изнутри. Я закрыл голову руками, пытаясь отгородиться от него.

Кто-то поднял меня на ноги, отрывал мои руки от головы.

— С тобой все в порядке?

Я кивнул с закрытыми глазами. Он вывел меня из озабоченной толпы. Я наконец открыл глаза, увидел лицо Натазы. И понял, почему мне не хотелось смотреть ему в глаза.

— Ты не нашел ее, — прошептал он. Это не было обвинением, даже вопросом не было. На этот раз в его лице была покорность, смешанная с глубоким горем. — Она ушла.

Я кивнул, тяжело сглотнув, ошеломленный его чувствами.

— Те трое, которых я вывел… — Я кивком головы указал на выживших. — Больше никого в живых не осталось.

— Хотя бы… — Его голос сорвался. — Она хотя бы не страдала. — Он вытер лицо ладонью: — (Он жив, тот, кто остался дома, жив и страдает. Джеби. Она ушла, Мийа ушла. Боже, что же теперь делать с Джеби?) — думал он.

Я не знал что делать, и не знал, что сказать, Натаза вытер глаза.

Федералу помогали двое медицинских техников. Он посмотрел на нас, заметил покрасневшие глаза Натазы и перевел взгляд на меня.

— Я хотел поблагодарить тебя, — сказал он хриплым от боли голосом. Я кивнул, лишь частично переключая на него внимание и чувствуя горе Натазы. — И я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

— Сэр, — сказал ему один из поддерживавших его техников, — сейчас мы отведем вас в больничную палату, чтобы убедиться, что раны не угрожают вашей жизни.

Инспектор раздраженно взглянул на него, но спорить не стал. Он посмотрел на Натазу:

— Лучше бы, чтобы с этим рабочим не произошло никаких несчастных случаев, пока я отсутствую. Ты понял меня?

Темные глаза Натазы выдержали его взгляд.

— Да, — ответил он.

Инспектор позволил медицинским техникам увести себя, оглянувшись разок, словно желая быть уверенным в том, что запомнил мое лицо, или в том, что я еще не исчез. Я стоял рядом с Натазой, наблюдая, как они удаляются. Повисла долгая болезненная тишина. Наконец Натаза расправил плечи, словно пытаясь стряхнуть с них груз горя. Я больше не мог почувствовать его мозг, не мог посмотреть сквозь его глаза. На его лице теперь ничего не было. Он снял что-то со своего ремня, протянул руку и застегнул это вокруг моего запястья.

Я попытался вырваться и замер, сообразив, что это не наручники. Вспыхнул свет, боль пронзила руку. Когда он убрал эту штуку, на моей руке больше не было рабского клейма-браслета — только полоска содранной кожи шириной в два пальца вокруг запястья.

— Твой контракт отменен, — сказал Натаза.

Я поглядел на него, не зная, что чувствую больше — боль или удивление. Но оба чувства захлебнулись в моем недоверии.

— Ты можешь сделать это? — прошептал я.

— Это был контракт, не имеющий силы. Ты не должен был оказаться здесь.

— И что теперь?

Его рука опустилась на пистолет, взгляд заледенел, отыскивая в толпе Протса. — Теперь, — сказал он, — дерьмо застряло в вентиляторе. — Он нажал на свой браслет, и внезапно двое стражников направились к нам через толпу. Натаза указал на меня. — Отведите его в лазарет. Оставайтесь с ним.

— Но я не…

Он окинул меня взглядом.

— Обработайте его руку. Потом найдите, куда они определили раненого инспектора, и положите его на соседнюю койку.

Один из стражников улыбнулся:

— Нет проблем.

— Как Пари? — спросил Натаза. Это имя я прочел на костюме спасенной женщины.

— Медики говорят, что приведут ее в порядок, сэр.

— Хорошо, — пробормотал Натаза, но опуская глаза.

— Намастэ, — прошептал я. Натаза взглянул на меня, не понимая. Когда меня уводили, я оглянулся: Натаза направлялся к Протсу. Они исчезли из моего поля зрения до того, как я увидел, что произошло. Но я все равно улыбнулся.

Когда я оказался в одной палате с инспектором, он отдыхал после сеанса терапии. Беседа с ним откладывалась до лучших времен. Но я сумел подслушать из разговоров, что его имя Ронин и что он выживет.

Сложнее было поверить, что мне удалось пережить это. Я лег на пустую койку, оберегая свое запястье, уже покрытое искусственной кожей, радуясь покою, а усталость уже опутывала мое сознание.

Внезапно проснувшись, я сообразил, что заснул и спал, должно быть, несколько часов.

Лус Воуно стоял рядом с моей койкой и тряс меня за плечо. Он поднял руку, предупреждая, увидев, что я открыл глаза.

— Воуно? — пробормотал я, садясь. — Откуда ты, черт возьми, появился?

Он указал кивком на соседнюю койку. Рядом с ней стоял Натаза, помогая Ронину подняться. Ронин выглядел еще более отупевшим, чем я, возможно, от лекарств, но он все-таки соображал и мог двигаться. Натаза выглядел еще хуже, чем Ронин, словно он боролся с горем много часов и проиграл битву.

— Мне не понравилось то, что говорят наверху, — сказал Натаза. — Я хочу, чтобы вы оба были в безопасности и недосягаемы для них, пока не станет возможной отправка обратно.

Он отдал Ронину его форменные брюки и куртку, помог одеться.

Поднявшись с постели, я бросил взгляд на мониторы безопасности. Они были всегда и везде включены, даже здесь.