Сегодня ночью в городе случилось кое-что плохое. И будет еще хуже.

Существо приблизилось, и звук волочения повторился. Я смог разглядеть цепи, прикованные к его ногам и запястьям.

Иди домой.

Я опустил свечу еще ниже, разгоняя тьму, пока не увидел его босые ноги. Они не касались земли.

От существа исходило слабое свечение.

— Это правда? — спросил я. — То, что он сказал, правда? Он — тот, за кого себя выдавал?

— Это не мне решать.

— А что тогда решаешь ты? Что ты такое?

Пронзительные голубые глаза медленно закрылись.

— Я — солдат.

Я бросил книгу к его ногам, положил между нами окровавленный меч и задул свечу.

Все погрузилось во тьму.

* * *

Когда я вышел из пещеры, костры в лагере все еще горели. Последователи собрались неподалеку. Голые, грязные, они смотрели на меня со смесью надежды и благоговения.

Они увидели на мне кровь, кровь Мартина, и поняли, что произошло.

— Все кончено, — произнес кто-то.

Я кивнул.

Все вместе, они упали на колени передо мной, и меня тут же охватило ощущение власти, силы и превосходства. Казалось, во всем этом безумии, крови и зле до божественности был один шаг.

Внезапно рядом со мной появилась Холли Куинн. Она нервно теребила видеокамеру, а по щекам у нее текли слезы.

— Теперь все стало ясно, не так ли? Теперь вам все ясно? Вы — Отец, видите? Вы возродились через его смерть, понимаете? А мне пора линять! Все начинается здесь! Здесь, где все закончилось!

Она поспешила прочь, бездумно бросилась в открытую пустыню, навстречу верной смерти, будто собиралась успеть на ожидающий автобус.

Внезапно кто-то выскочил из толпы и ринулся на меня с мачете. Томпсон.

Я попытался уклониться от атаки, но из-за полного истощения потерял равновесие и упал, рухнув на спину. Он встал надо мной, и я приготовился к смертельному удару.

Громкий треск расколол ночь — и голая грудь Томпсона взорвалась. С кряхтеньем он рухнул в грязь рядом со мной. Я откатился в сторону, сумел встать на колени и посмотрел вверх, сквозь проплывающее мимо облако дыма.

Лицо, покрытое кровью. Будто в боевой раскраске. Гуляка.

Он двинулся сквозь толпу, с еще дымящимся пистолетом, и протянул мне руку. Я ухватился за нее, и он помог мне подняться на ноги.

Из пещеры раздался странный грохот — и яркая вспышка молнии расколола ночное небо.

Последователи принялись кричать и нападать друг на друга. Некоторые стали резать себе запястья и глотки, безумно хохоча при этом. Другие — бросаться в костры, убегая в загробную жизнь по пятам своего хозяина.

В пустыне пошел дождь. Сперва легкий, он становился все сильнее, сопровождался яростным ветром, раскатами грома и яркими разрядами молний, пронзающих горизонт.

Из пещеры вырвался мощный луч света, устремившийся в небо.

Все еще выглядящий ошеломленным, Гуляка изумленно смотрел на бурю. С сильным акцентом, но на удивление мелодичным голосом он произнес:

— Валим отсюда.

Вместе мы бросились бежать, через это море безумия, к холму, а за спиной у нас продолжала бушевать кровавая баня. Буря усиливалась, становясь более яростной и неземной.

Я начал карабкаться по склону холма, Гуляка находился в паре футов впереди. Мы оба промокли насквозь от дождя. Он был настолько сильным, что его капли причиняли боль. У самой вершины я поскользнулся, камни и грязь посыпались у меня из-под ног, и я бросился через гребень, приземлившись на другой стороне холма.

Оглянувшись назад, я увидел лишь ночное небо. Несмотря на дождь, костры внизу почему-то разгорелись еще сильнее. Рассеивали тьму, насколько хватало глаз, пока не стало казаться, будто все небо объято огнем, будто горит весь мир.

Даже в вечном сне Мартин продолжал грезить.

Минуты, дни, недели, все слилось воедино, и я был благодарен за это. Я чувствовал себя как в песне «Старик-река», устал от жизни, но боялся умирать.

Мы ненадолго вернулись в Тихуану в надежде оставить наши кошмары в той ужасной пустыне. Я пытался найти Джейми, но он больше не жил по старому адресу, и никто не знал, где он. Единственное, что я смог выяснить, это то, что однажды ночью он куда-то исчез. Я не знал, жив он или мертв. И по-прежнему не знаю. Но я часто думаю о нем, и буду думать всегда.

Мы с Гулякой двинулись на юг, на этот раз держась ближе к побережью, и наконец поселились в небольшой тихой деревушке в северном районе Тихого океана. Как бы я ни хотел вернуться к своей прежней жизни, как бы ни хотел снова попытать счастья, я чувствовал, что еще не готов к этому. Я не мог поехать домой. Я скучал по дочери, но не мог посмотреть ей в глаза, не мог вернуться к жизни, ждущей меня там. Поэтому мы с Гулякой жили как изгои, без забот и обязательств. Целыми днями отдыхали и загорали на пляже. По ночам напивались до беспамятства, курили травку, глотали «правильные» таблетки и флиртовали с «неправильными» женщинами. Любыми способами пытались притупить боль и успокоить наши мятущиеся души.

В последующие недели я пытался все забыть и убедить себя, что бо́льшая часть произошедшего — это наркотический трип, или бредовая галлюцинация. Но погибли люди. Я хладнокровно убил Мартина, и это не сон. Однако окружающий мир, казалось, этого не заметил. С каждым захватывающим восходом и закатом, которые я наблюдал, сидя пьяным на теплом песчаном пляже, я все больше осознавал, что на этой планете мы — незначительные источники раздражения. Зуд на спине собаки, который та равнодушно пытается унять, почесывая себя лапой. Солнце продолжало вставать, а волны продолжали биться о берег, независимо от того, выходили мы на прогулку или нет.

И все же одна, сказанная Мартином вещь продолжала преследовать меня.

Ты когда-нибудь задумывался, почему Бог создал нас людьми, а затем наказал за нашу человечность?

Я с детства жил в постоянном страхе, но научился скрывать его, чтобы никто не узнал о моих грехах. Привык все время оглядываться через плечо, чтобы быть готовым ко всему. И во всем этом хаосе я многое упустил. Бог вовсе не наказывал нас за нашу человечность. Мы сами себя наказывали. Правила, последствия и ограничения были установлены и записаны людьми. Наши религии, организации и доктрины скорректированы и сформированы таким образом, чтобы они отвечали интересам не масс, а тех, кто стремится ими управлять. Бог создал нас такими, какие мы есть. И люди, которые хотели господствовать над Его творениями, с самого начала принялись изменять правила, устанавливать свои законы, прикрываясь благочестием и выдавая их за волю Бога. Каким бы злым ни был Мартин, он снова оказался прав: когда ситуация достигла критической точки, единственной игрой в городе стала консолидация власти. Мы сковывали и поедали сами себя за нашу человечность — и себя и друг друга — и всё во имя Того, кто не имел к этому никакого отношения.