М. Громов вспоминал, что восстание в Охотске в ночь на 15 декабря 1919 года привело к бескровному захвату власти. Тем не менее из 46 пленных была отпущена только часть, а остальные уничтожены. Через два месяца образовался противостоящий красным Балдинский фронт; партизаны разбили и ликвидировали его бойцов, «а вместе с ними были уничтожены и те, которые за все время не внушали никакого доверия»[1866]. По данным очевидцев, в феврале 1920 года «по настоянию бойцов» во главе с «главкомом» Сосуновым, гардемарином лет 18–19, было убито 24 человека из числа арестованных в Охотске[1867] – поселке с населением в несколько сотен жителей.

Интересно, что в некоторых партизанских мемуарах казни пленных преувеличиваются, вероятно, с целью показать доблестное истребление врагов. Так, на другой день после погрома села Тогул 6 июля 1919 года (где подверглись истязаниям и были зарублены благочинный М. Красносельский, которого в мешке «увезли в лесок», а также два разоруженных милиционера и два местных жителя[1868]) роговцы между поселками Таловский и Золотое Корыто приняли бой якобы с 300 чехами-кавалеристами. После долгого ожесточенного сражения 179 окруженных чехов сдались, остальные лежали убитыми и ранеными. Согласно мемуаристу, всех «пленных раздели и зарубили»[1869] (возможно, он спутал эту казнь с какой-либо другой). На деле под Таловским правительственные войска нанесли перепившимся роговцам серьезное поражение, обратив их в бегство. Из 250 партизан 19 было убито и четверо попало в плен; войска захватили 72 лошади и 16 повозок с награбленным добром[1870].

Руководимая Третьяком 1-я Горная конно-партизанская дивизия сыграла главную роль в ликвидации белой власти в Горном Алтае. А в свое время, после первой русской революции, Третьяк эмигрировал в США и там примкнул к анархистам. В Россию он вернулся в 1918 году и годом позднее оказался на Алтае, где жила его родня, приехавшая из Белоруссии. Первоначально вместе с казаками арестованный партизанами как заложник (он носил гетры и шляпу, а говорил с примесью белорусских и английских слов[1871], отчего был принят за «буржуя»), Третьяк затем показал себя дельным советчиком и принял активное участие в создании крупного партизанского отряда в районе Михайловки, Сибирячихи и Тальменки. Позднее этот отряд превратился в дивизию, состоявшую из 11 полков, активно «чистивших» окрестное население. У Третьяка имелись и своя контрразведка, и полное согласие с теми, кто считал: чем меньше врагов останется в живых, тем лучше.

В мемуарах Третьяка есть эпизоды взятия многочисленных пленных – с беглыми, но выразительными упоминаниями об их судьбе: «Партизаны настигали белых и расправлялись с ними», «Матерых карателей партизаны расстреливали на месте…», «Не всем карателям удалось сбежать…». Во время боя в селе Солоновка «…не брались пленные. Очень мало было раненых. На окровавленном снегу валялись лишь трупы убитых». Один фрагмент этих воспоминаний особенно ярко показывает, насколько страшно было попасть в плен к партизанам: описывая окружение полутора десятков белых в окрестностях Уймонского тракта, Третьяк отметил, что «когда партизаны с большими усилиями проникли на гору, то каратели начали себя убивать: кто бросал под себя гранаты, кто стрелялся и т. д.»[1872] (так погибли шестеро). Автор резюмировал: «Как правило, партизаны всегда сурово расправлялись с теми кулаками, которые содействовали белогвардейцам или активно участвовали в дружинах [самообороны]»[1873].

Тяга к расправе над безоружными преодолевала и начальственные приказы. Тот же Третьяк описал пленение полутора десятков солдат, которые заявили, что они – мобилизованные белыми бийские рабочие. По приказу Третьяка с ними была проведена разъяснительная работа, выданы охранные свидетельства, а их самих отправили с воззваниями для связи с подпольем в Бийск. Однако, несмотря на охранные билеты от командования, все эти пленные были выловлены партизанами и уничтожены[1874]. В период партийных чисток конца 20‐х годов коммунистов Горного Алтая, ранее служивших у белых, «чистили» особенно рьяно, спрашивая, почему они не перебегали к Третьяку и другим повстанческим вожакам. В ответ говорилось о жестокости партизан, которые таких перебежчиков обычно убивали, не делая никакой разницы между ними и пленными[1875]. После Нойского боя в начале 1919 года четыре казака-перебежчика предоставили А. Д. Кравченко сведения о белых: «Им была дана за это жизнь, но их партизаны… вопреки приказу Кравченко расстреляли»[1876].

Мемуары партизан пестрят эпизодами, в которых повторяется мотив отсечения голов как самого обыденного, повседневного вида казни. Заняв в июле 1919 года без сопротивления село Верх-Чумышское (около 100 верст от Барнаула), партизаны Г. Ф. Рогова «…захватили шесть милиционеров и зарубили их. Кто-то сначала предложил расстрелять, но командиры не разрешили: „Патронов мало, надо беречь для боев. Захваченным гадам – смарать головы“»[1877]. С увеличением масштабов партизанской войны и отступлением белых количество патронов у повстанцев нередко оказывалось достаточным, но жестокость расправ лишь нарастала.

Начштаба Западно-Сибирской крестьянской красной армии Ф. И. Архипов вспоминал: «Если попадались в числе пленных офицеры, конечно, им беспощадно рубили голову…»[1878] Агитатор из дивизии Третьяка (и будущий жесточайший чекист) Я. А. Пасынков, вспоминая в 1927 году о партизанских буднях, выразился более чем определенно: «Пленных дивизия редко брала, большинству головы отрубали на „рукомойке“»[1879]. Видный роговец В. М. Голев пояснял процедуру исполнения приговоров: «Явно уличенных в контрреволюции прямо из штаба отправляли на смарку (партизаны не расстреливали, а отрубали голову, и это называлось „смаркой“ или красить [кровью] шею)»[1880]. Партизанивший в Бийском уезде И. Я. Огородников, критикуя садистскую жестокость соседних отрядников, утверждал, что его люди убивали врагов правильным образом, без издевательств, и бегло отметил стандартную процедуру: «У наших ребяток был совсем другой прием: садишь на колени[,] голову шашкой махнул[,] и готово»[1881].

Традиция рубить головы сохранялась в обиходе карателей и после возвращения большевистской власти. Когда 20 октября 1920 года коммунистический отряд под руководством известного партизана Р. П. Захарова захватил вождя повстанцев Степного Алтая Ф. Д. Плотникова, последний был тут же обезглавлен, а затем его голову провезли по селам «для показа кулакам и эсерам». Захаров писал: «Голова Плотникова была доставлена к моему штабу и была повешена на колу, чтобы убедились крестьяне… так как в Боровском Плотникова многие знали. В это время [видный партизан Никита] Кожин приехал из Москвы из Вчека и пришлось ему в последний раз посмотреть [на] своего друга Плотникова»[1882]. Полтора года спустя аналогично поступили в целях агитации и с головой уничтоженного в Горном