он, но сомнениям справедливее быть безответными, и он продолжил тем, что не терпится сказать. – Зачем мне бесконечность, если сейчас мы изменим всё, что я натворил в жизни Данучи?! Если сегодня и правда конец, то хочу, хотя бы в другом мире исправить все ошибки. Из-за меня его жизнь ушла в иную сторону, далёкую от его судьбы, и я хочу всё изменить! Хочу всё сделать так, как мне хочется…

Его слово – закон, не могла сказать ему: «Нет!». Особенно, сейчас, особенно, в такой момент, когда художник ранен, когда на грани и сил в нём больше нет!

Наоборот, желала побыстрее отправиться в жизнь Данучи, лишь бы не видеть его таким, лишь бы легче ему стало на душе, ведь душа его – для неё самое главное. За неё она его любит, а не за что-то ещё.

Ушла, спустилась вниз, затем поднялась по звонким ступенькам и вернулась с двумя полотнами в руках – душа луны и душа Данучи.

Художник не раскусил её жеста: «Для чего ей луна?», и этим же вопросом её и озадачил.

–Я скажу тебе, если мы вернёмся, если ты не собираешься остаться в той жизни! – ответила она.

«Опять она со своими интригами!», – вспыхнули мысли!

–И в мыслях не было этого! – вспыхнули слова, но тут же погасли, и тихий тон добавил. – Не мне заканчивать то, что я сейчас начну, и тебе нужно кое-что знать, чего я тебе не рассказывал…

–Интересно… – ответила загадочно она и насторожилась, боясь услышать что-то, что слышать не хотелось.

–Когда рисуешь что-то сильное, мысли могут не помочь! Делай ставку на всё, бери эмоциями…

–Я не хочу без тебя рисовать, – с обидой прервала его слова, от которых сквозило прощанием.

–Твоя душа похожа на звезду, и она бескрайне молода, – продолжил он, не слыша её слов. – С такой душой можно прожить не одну тысячу лет. В ней сияние и негасимый свет, но, когда ты рисуешь что-то сильное, вспоминай не только о свете. Порою, лучше разозлиться на мир, чем возлюбить его…

–Хорошо. Поверь, смогу! От возмущения до злости может довести банальная ненависть к чему-то. Одно воспоминание, и ты уже горишь!

–Если ты решишь продолжить нарисованную тобой душу, то помни, что продолжения так часто неудачны, от них душа теряет свою суть…

–Не понимаю, для чего мне это говоришь? – воскликнула отчаянно, с каждым словом всё больше опасаясь его потерять!

–Просто, я не знаю, – начал он по-простому, но продолжил сложнее, – чем должен закончиться последний фрагмент жизни Данучи. Жизнь действует не по логике, и мне не понять её шагов. Перебрал сотни видов финалов, и не один из них не подошёл. Данучи сам желает, чтоб я завершил начатое, и у меня не осталось сил, чтоб отказать…

–Откуда ты можешь знать, что он желает? Может, Данучи это, всего лишь, чей-то приказ отвлечь тебя от своей жизни?! Может, это твоё зеркало, в которое не стоит заглядывать, пока без него свою дорогу не пройдёшь?!

Безрассудство терпеть не могла, но давно поняла, что художника не остановишь, если куда-то собрался идти!

–Он и есть я! – вспыхнул в ответ. – Зачем ему вредить мне?

–Если он и есть ты, то дар тебе передал не он, а кто-то другой! Кому нужно было, чтобы ты не отдавал дар? Той девочке с ядовитым языком? Она тебя и наградила им, заранее зная, что справиться с даром почти невозможно!

–Если бы всё было так просто, – взмахнул он руками. – Справиться с даром способен каждый, и не важно, кто наградил меня им. Важнее, дарит ли он шансы! Двадцать четыре дня я был без сознания. Ты только представь, что там могло произойти в последнем фрагменте без нас! Возможно, там ответы на всё, и нам не нужно будет прятаться, и мы вернём мир нашей планете…

Вот и всё, и она взяла его руку в свою и потянулась вместе с ней к забрызганной кровью душе Данучи. Перед тем, как коснуться полотна, остановила движение рук и спросила своего художника:

–Что ты собираешься сделать?

–Я верну ему руки! – смело ответил ей он. – Они принадлежат не мне! Я украл их у Данучи!

–Но как ты их вернёшь?

Он направил их ладони к полотну, и они провалились в шестой фрагмент жизни Данучи, в котором, быть может, предстоит ответить не только на вопрос, но и за всё…

-–

История Данучи: Фрагмент шестой.

Чья голова на плечах?!

Полёта не было. Они, как падали вниз, так и упали – в воронку, что устроили здесь в прошлый раз взрывом ракеты. Видимо, летать в чужом мире отныне им запрещено!

Глубина пять метров и вылезти не сложно, и там ещё не ожидало потрясение.

Жертвы от взрыва ракеты были, но их мало. Арлстау вовремя включил героизм и спас этим многих. Из погибших от взрыва только люди.

Выбравшись из ямы, сначала заметили Алуара, который успел вернуться к своему народу и встать в высокие ряды, а потом только Данучи и дочь полководца, которые совещались, стоя вдвоём в стороне от всего, словно им двоим дано решать, какие бросить кости.

Было ощущение, что воевать уже никто не хочет. И люди неуверенно мнутся у бывших водопадов, и авры не ожидают ни чьих нападений, и полководец стоит в стороне, размышляет, но кости не в его руках…

Ракета принесла в их мир паузу, каждый, увидевший её, похоже, задумался…

Арлстау чувствовал, что вмешиваться рано, потому за мгновение научился ждать. Ещё бы, раз все чего-то ждут, и, скорее всего, перемирия. Даже допустил мысль, что благодаря его вмешательству, и наступил мир.

Отвлекал взгляд верной спутницы, что ради художника, пошла его дорогой, а не своей, примерив его душу на себя. Её взгляд резал атмосферу и спотыкался о пустое небо, но он не видел пустоты, которую видел Арлстау. «То, что она видит в небе, это и хочет рассказать! Почему же сразу не сказала, что я не замечаю то, что перед носом? Почему всегда считает, что рассказать поздно это лучше, чем рано?!». Но в этом мире говорить ей не дано, и художник не стал её мучить жестами.

Решили постоять у воронки, никуда не бежать, не стали отвлекать собой Данучи – а зря, многое бы узнали! «Рядом со мной он мыслит не так, как нужно!» – считал Арлстау и ждал момента, когда тот начнёт рисовать. «Тогда и вмешаюсь!» …

Данучи было стыдно перед Алуаром, настолько стыдно, что