и трудностями… остатки нашей кончившейся борьбы – такой пустяк!» Зиновьев после высылки Троцкого

Важная информация о настроениях зиновьевцев содержится в протоколе допроса от 5 июня 1936 г. Николая Афанасьевича Каннера, члена Партии левых эсеров (1918), затем члена Партии революционных коммунистов (в 1918–1920 гг., стаж в этой партии был зачтен в РКП(б)) и, наконец, члена РКП(б) – ВКП(б)), исключенного за фракционную деятельность.

В 1924–1925 гг., работая в журнале «Большевик», Каннер «познакомился с Зиновьевым Григорием и Каменевым Львом и под влиянием постоянных встреч с ними и разговоров на политические темы» у него «сложилось убеждение в правоте зиновьевско-каменевской критики политики ВКП(б)». Каннер вошел «в состав зиновьевской группы, сложившейся ко времени XIV съезда ВКП(б) в Институте красной профессуры в Москве»[1339] (в эту группу входили Ривлин, Соловьев, Лейкин, Горшенин, Ладоха, Капитонов, Соловьев, Карташев, Фейгельсон, Малышев Андрей, Грудская[1340]). Каннер показал на допросе:

«Накануне XIV съезда бывший секретарь Зиновьева Пиккель (имеется в виду Ричард Витольдович Пикель. – С.В.) предложил мне зайти к Зиновьеву в Исполком Коминтерна. Я к нему зашел. Зиновьев обещал всяческую помощь мне в моей непосредственной работе редактора журнала “Под знаменем марксизма”.

После XIV съезда я был приглашен на вечеринку (вечеринки в большевистском руководстве любили многие, исключениями из общего правила в двадцатые годы был Троцкий. – С.В.), проходившую на квартире Каменева в Кремле, где было много участников съезда, из которых помню Шарова, Евдокимова, Бакаева, Залуцкого, Николаеву Клавдию и др. Там же был троцкист Воронский.

После этой вечеринки я бывал очень часто на квартирах Зиновьева и Каменева и выполнял роль их технического секретаря. Жили они оба в это время в Кремле.

ВОПРОС: Какую конкретную работу Вы вели, являясь участником зиновьевской организации?

ОТВЕТ: Я, Карев, Ривлин, Капитонов вели главным образом теоретическую работу в организации, выполняя различные поручения Каменева и особенно Зиновьева.

В августе 1927 г. я вместе с другими участниками принимал участие в выработке зиновьевской платформы. К концу 1927 г. моя связь с Зиновьевым и Каменевым несколько ослабла, так как я считал необходимым капитулировать (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.) и был против уличных выступлений (то есть выступал против демонстраций 17 октября и 7 ноября 1927 г. – С.В.). Перед XV съездом я узнал, что Зиновьев и Каменев также стоят за капитуляцию и разрыв с Троцким, это меня снова с ними сблизило (то есть пораженческий настрой Зиновьева вполне разделяли его убежденные сторонники. – С.В.). Мною было после съезда подано заявление в парторганизацию [Института красной профессуры] с подчинением решениям съезда. За участие во фракционной работе я получил строгий выговор с предупреждением. Мне известно, что в это время Каменев звонил по телефону Бухарину и просил не исключать меня из партии»[1341].

Писатель Лев Гумилевский рассказывал впоследствии о своем визите к Злате Лилиной в Калашный переулок, д. 35. Квартира 69‐я, в которой пока что жили Григорий Зиновьев и его супруга, была «огромной, полупустой, нежилой и холодной», в ней был обставлен только «кабинет с огромными шкафами, забитыми книгами в темных кожаных переплетах»[1342]. Злата Ионовна старалась держаться непринужденно, но на посетителя, судя по всему, произвела большое впечатление мертвая атмосфера жилища потерпевшего поражение кандидата в вожди.

К 1928 г. Г.Е. Зиновьев прекратил все отношения с Л.Д. Троцким[1343], что было предсказуемо: подлинно большевистской твердостью партийный «литератор» и сибарит не обладал. Даже для многих своих ближайших сподвижников Зиновьев «стал не чем иным, как обанкротившимся лидером бывшей антипартийной оппозиции»[1344] (цитируется М.М. Харитонов). Однако в столице СССР по-прежнему действовали подпольные ячейки Объединенной оппозиции. Очередная раскаявшаяся оппозиционерка – Е.П. Багрицкая – поведала 4 января 1928 г. члену Президиуму ЦКК ВКП(б) Н.М. Янсону: «Я знаю, что есть центры, есть Московский центр и затем главный центр. [Сарра] Равич (первая жена Зиновьева. – С.В.) входила не только в Московский, но и в т. н. Центральный комитет объединенной оппозиции»[1345], в ведении Московского центра находились подрайонные комитеты оппозиции.

Если нелегальная деятельность зиновьевцев была скорее исключением, чем правилом, и вообще ее ведение стало следствием того факта, что отдельные соратники Зиновьева обладали характером более решительным, нежели характер самого Григория Евсеевича, то нет никаких оснований усомниться в активной подпольной деятельности троцкистов. По словам Е.П. Багрицкой, «организатором, руководителем» их «работы по всей Москве»[1346] был Рафаил Борисович Рафаил (в 1927 г. он был исключен из партии, в 1932 г. Рафаила восстановят в ВКП(б) и 1933 г. снова исключат, в 1935 г. Рафаил Борисович получит пожизненное, но переживет Сталина и выйдет на свободу в 1956 году) – что характерно, бывший децист.

Следует заметить, что масштаб подпольной деятельности троцкистов Сталин и его «компетентные органы» изрядно преувеличили: порядка на два. В действительности троцкисты опирались прежде всего на старые, проверенные в течение многих лет кадры – не обязательно «исторически троцкистские», как в случае с Рафаилом, но главное близкие по духу. В данном случае вызывают доверие показания от 3 июня 1936 г. Эдуарда Соломоновича Гольцмана. Гольцман, член РСДРП с 1903 г., заявил на допросе: «В 1928 г. я принял на хранение от руководителя троцкистской организации И.Н. Смирнова часть архива троцкистской организации и пачку личной переписки Смирнова»[1347]. Гольцман «некоторое время хранил эти документы у себя на квартире, но [потом] (не помню точно когда) […] передал их на хранение Давиду Вениаминовичу Скурко»[1348]. На уточняющий вопрос Гольцман ответил: «Формально Скурко к троцкистской организации никогда не принадлежал (то есть, по канонам подполья, задача механического расширения рядов организации Троцким не ставилась. – С.В.), но он троцкистски настроен и поэтому я не опасался передать ему на хранение часть троцкистского архива, полученного мною от Смирнова, и пакет его же переписки»[1349]. Часть своего архива Гольцман, по просьбе Смирнова, забрал у Скурко и вернул Ивану Никитичу Смирнову[1350]. Интересно, что этот самый Скурко даже оказывал материальную поддержку маме Ивана Никитича – Е.С. Смирновой[1351].

Сергей Витальевич Мрачковский дал 13–14 августа 1936 г. наиболее ценные показания о подпольной деятельности троцкистов в 1927‐м и последующие годы: «…еще в 1927 г. Троцкий дал указание оставлять в тени и не привлекать к активной работе в нашей организации часть наших людей. Особенно это относилось к той части троцкистов, которые вернулись в партию и, с нашей точки зрения, могли войти в доверие партии. Делалось это с целью сохранить от разгрома часть наших кадров для продолжения борьбы с ВКП(б)»[1352].

С.В. Мрачковский не случайно упомянул «троцкистов, которые вернулись в партию».

В 1928–1929 гг. многие деятели бывших Левой и Новой оппозиций присоединялись к «генеральной линии» партии, отрекались, по наблюдению Виктора Сержа, от «…своих “ошибок”, поскольку, по их словам, “наша программа все-таки реализуется” (Сталин явил себя подлинным “большевиком-ленинцем”. – С.В.), – а еще потому, что республика в опасности, и, наконец, из-за того, что лучше подчиниться и строить заводы, чем защищать великие принципы в вынужденном бездействии, в неволе»[1353]. 28 февраля 1928 г. с заявлением с просьбой о восстановлении партии обратился Г.Л. Пятаков[1354]. По