Было:

Стало:

Неизменно только «темя». Если бы речь шла о проклятой сопернице, могло бы замениться и на «вымя».

Есть у девичьей обиды и более неожиданные перефразировки. Иногда более выгодным оказывается менять не «первый» на «последний», а «любовник» на «День победы». Нетленка остается в целости и сохранности:

Потом я повторила, что в стихотворении «Как мой лучший день» мне не нравится казенное «отмечу». Сейчас это слово ассоциируется с казенными речами или с выпивкой. «Отметить 25-летие со дня»; «отметить юбилейную дату»… Выпить и закусить.

Какой хочешь день — и красный день календаря, и хоть какой по-женски радостный, критический, по-нынешнему.

Исправила на по-ахматовски туманно и изысканно:

Она — поет. Но оказывается, пела — это вовсе не пела…

«Исправлю», — согласилась Анна Андреевна всемилостливейше, а затем открыла мне секрет, которого я никак не ожидала. Оказывается, тут на самом деле совсем не «отмечу» и совсем не о победе.

То есть стремительным домкратом, обгоняя солнце, летела. Что, куда — все равно. На самом деле это были стихи к разрыву с Гаршиным, как она к нему, обгоняя солнце, летела, отмечая в полете что-то белыми камнями, а он не захотел жениться.

Когда она перелицевала их, переадресовала победе — слог сразу отозвался на ложь — этим инородным, бюрократическим «отмечу».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 346 — подсказывает добрая Чуковская.

Это тоже не пародии злопыхателей.

И в заключение.

Угадайте, товарищи, кто это написал?

Ахматова говорит об Александре Блоке.

Она, современница, была с ним едва знакома, она не нравилась ему как женщина, и она казалась ему пигмеем от поэзии. Никакого сколько-нибудь ловкого объяснения, почему же это ОНА не стала Прекрасной Дамой, не придумывалось. Она кричала на всех углах, что это только в «народных чаяниях» их хотят поженить, как равных, как Солнце с Луной — чтобы породить эти чаяния. А потом стало ясно, что время сработало на нее: хоть почти ничего он не сказал о ней в дневниках, хоть никто их вместе не видел, хоть ничего придумать не удалось — тем многозначительней казалось молчание — если это молчание подчеркнуть.

Ее женский дневник сводится к одной случайной встрече на железнодорожной станции, Он спросил, с кем она едет… Более не произошло ничего.

«И так как он был не только великим поэтом, но и мастером тактичных вопросов…» Далее, в качестве иллюстрации, приводится бестактнейший вопрос Блока: одна ли она едет в поезде или не одна. И все эти точные перечисления встреч и слов служат какому-то одному несомненному умолчанию.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 305

Для того и пишется. Какому умолчанию? Ведь кроме этого — ничего не было и быть не могло. Намек только на космическую любовь, как и он не стал ее милым мужем.

Ну на что можно намекать? Вопрос Блока был самый простой и тактичный.

В 1965 году она старается вбить в голову людям — хитроумнейшим способом — мысль о влюбленности в нее Блока.

«Блок был таким милым, таким хорошим, что я не в обиде, если считают, что у него был со мной роман!»

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 7

Как мало надо быть знакомой с Блоком, чтобы сказать о нем так содержательно.

В семье Бекетовых известно письмо его малокультурной бабушки его отцу:

«У меня был твой Саша. Такой молодец, в новом пальто». Это все, что она нашла сказать о двадцатилетнем внуке, каким был в то время Александр Блок.

М. А. БЕКЕТОВА. Воспоминания об Александре Блоке. Стр. 520

Блок спросил: «Вы одна едете?» — Одна. По логике ее намеков, он должен был впрыгнуть за нею в вагон. Все-таки она не ответила ему: со свекровью и братьями мужа — тогда-то мы обязаны бы были поверить, что Блок поджидал ее на станции Подсолнечная, как Вронский Анну Каренину.

Ахматова по памяти цитирует дневники Блока: «Читала Ахматова. Она уже волнует меня». Великолепная память подводит: в оригинале «Читала стихи, уже волнуя меня». Между «волновать» и «читать, волнуя» есть разница.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 76

Ахматова читает изданные записные книжки Блока и предается разбуженным ими псевдовоспоминаниям.

А вот мы втроем (Блок, Гум и я) — прямо Лиля Брик с Бриком и Маяковским — обедаем на Царскосельском вокзале.

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 77

Она возвращалась с Гумилевым в Царское село. На вокзале в Петербурге им встретился «некто» (Анна Андреевна всегда говорила таинственно), завел разговор с «Колей», «а я дрожала, как арабский конь».

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 229

Эмма Григорьевна догадывается — это был Блок!

А вот запись Блока:

5 августа 1914 г.

Встреча на Царскосельском вокзале с Женей, Гумилевым и А. Ахматовой».

Александр БЛОК. Записные книжки. Стр. 42

Вчетвером и без обеда. И никаких арабских коней.

Слава Богу, Блок — «без внимания», как выражается Анна Андреевна.

А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина. В Башне ее стихами упивались. Но ее темные глаза искали Блока. А он держался в стороне. Не подходил к ней, не смотрел на нее, вряд ли даже слушал. Сидел в соседней полутемной комнате.

А. ТЫРКОВА-ВИЛЬЯМС. Тени минувшего. Стр. 254

Не любишь, не хочешь смотреть.