Всерьез о фольклоре мы говорили уже в 1947 году. В газете «Смена» я напечатал довольно посредственную рецензию на кинофильм «Золушка», поставленный режиссерами Н. Кошеверовой и М. Шапиро по сценарию Е. Шварца (2). Я писал, что Золушка — «глубоко традиционна, но рассказана она совсем по-своему, веселым и очень мягким голосом человека наших дней, прекрасно знающего отличие действительности от сказки и порой, в целях назидательности, придающего сказочным героям реалистические черты».

Дальше речь шла о том, что Е. Шварц по-своему талантливо и остроумно развил сказочные образы. Его добрая фея с удовольствием превратила бы злую мачеху в лягушку, но у мачехи «такие связи!». Его король — чудак и весельчак, поминутно кидающий свою корону в сторону и совсем по-мальчишески клянущийся — «честное королевское!».

«Нам кажется, — писал я, — что эти новые черты в создании сказки вполне законны. Если мы сравним романтическую Золушку из западных сборников с глубоко реалистичной, трудовой и совсем не сентиментальной девушкой из русских сказок, — мы увидим, что каждый сказитель вкладывал в образы повествования новые детали и черты. С этой точки зрения, драматург-сказочник Е. Шварц вполне правомочен на дальнейшее расширение образа».

Я тогда был аспирантом первого курса и поэтому считал себя главным хранителем фольклорных традиций. Ничего более умного, чем упрек в том, что авторы фильма пропустили какой-то сказочный мотив, я не мог придумать…

Через несколько дней после выхода рецензии я встретил Евгения Львовича. Сперва он пошутил со мной, спросил, в строгости ли держит меня мой сын, потом поблагодарил за дружелюбную заметку и вдруг очень серьезно заговорил о народном творчестве.

Он сказал, что для писателя есть два пути следования фольклору. Первый — это путь сохранения внешних форм старины, перенесения отдельных выражений и даже сцен из далекой сказочной страны в наше время. Другой — он кажется более плодотворным — путь проникновения в самую суть фольклорного образа, поиски таких черт сказочного героя, которые можно было бы развить, углубить, довести до сложного реального образа нашего современника.

Речь пошла о пьесах Ирины Карнауховой, талантливой собирательницы фольклора и автора многих сказочных книг. Она шла путем точного воспроизведения мотивов сказки…

Это был интересный и поучительный разговор, который я хорошо запомнил.

— Перед каждым писателем, увлеченным сказкой, есть возможность или уйти в архаику, туда, к сказочным истокам, или привести сказку к нашим дням, — сказал мне Евгений Львович.

Сам он, разумеется, шел вторым путем, и сказки, принесенные им в современность, не теряли своего колорита, своей условности. Народность его пьес-сказок не в подражании старым образцам, а в том, что он сумел, опираясь на черты образов старых сказок, создать галерею современных действующих лиц.

Кто бы ни писал о Евгении Шварце, он почти неизбежно говорил об удивительном умении этого писателя войти в сказочный мир, проникнуться подлинной сказочной условностью. Понимание этой условности и помогло писателю заставить своих героев жить в мире двух измерений — одновременно в сказке и в нашей реальной жизни.

Кто не знает сказку о человеке, потерявшем тень? Старые герои этой сказки ожили под рукой советского драматурга. Тень стала воплощением интриганства, тупости и ханжества. Ближайший помощник Тени — палач, и палач этот обожает канареек, устанавливает свою плаху возле статуи Купидона, маскирует ее незабудками.

Кто не помнит Снежную королеву? У Евгения Шварца она идет, отравляя сердца холодом равнодушия.

Кто не помнит злобного купчишку-торгаша, готового продать всех и вся? Драматург поднял этот образ до высоты отвратительнейшего пройдохи, твердо убежденного, что все на свете можно купить и продать, что нет и не может быть честных и благородных людей.

Теперь, когда я вспоминаю все виденные и прочитанные пьесы Шварца, я понимаю, что он шел путем очень смелой интерпретации классических образов. Опираясь на некоторые черты героев старого эпоса, он сумел создать галерею действующих лиц, которые несут черты современности. Пьесы «Дракон», «Два клена», «Снежная королева», «Золушка», «Обыкновенное чудо», «Тень» и др. учат нас помнить о тех человеческих чувствах, без которых невозможно жить, работать, строить.

В творчестве Е. Шварца мы не найдем абстрактной символики, романтики ухода от мира, от жизни, от общества.

Любимые герои Шварца — Василиса-работница, идущая на подвиг ради своих детей; Герда, спасающая своего маленького друга; отважный ученый и преданная Аннунциата, готовые идти на муки ради правды, — это не так люди из сказки, как люди наших дней. Я бы сказал, не боясь этого термина, — «идеальные герои». И они обязательно живут в каждой пьесе Е. Шварца. Все они полны мужества и веры в человека. Больше всего им ненавистны трусость, равнодушие, способность отречься от друга в трудную минуту. Весь гнев драматурга обращен на мещан, предателей, трусов. И хотя в каждой его пьесе приоткрыт какой-то уголок волшебной страны, где все представлено так, как может быть только в сказке, мы узнавали то, что ненавистно нам и в жизни.

Когда министр-администратор из пьесы «Обыкновенное чудо» начинает рассуждать: «Чего тут стесняться, когда весь мир создан совершенно не на мой вкус. Береза — тупица. Дуб — осел. Речка — идиотка. Облака — кретины. Люди — мошенники. Все! Даже грудные младенцы только об одном мечтают, как бы пожрать да поспать», — мы думаем отнюдь не о сказочном герое; перед нами во весь рост встает фигура приобретателя и пошляка, стяжателя и тупицы.

Вот другой образ из этой же пьесы — охотник. Он уже давно бросил охотиться. Его беспокоит лишь одно: что о нем говорят, что о нем думают.

Атаманша разбойников из «Снежной королевы» уверенно заявляет: «Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники».

Когда в чудесном кинорассказе «Золушка» наталкиваемся на мечты Мачехи о придворных связях, мы думаем не об источниках пьесы Шварца; мы вспоминаем вполне реальных любителей окольных путей и «черных ходов»…

Всех этих персонажей, пожалуй, не найти в указателях сказочных героев и сказочных сюжетов. Но, увы, мы их знаем по именам, отчествам и фамилиям. Они живут около нас. Они притворяются добрыми и хорошими. Они делают красивые мины и говорят красивые слова. Но это — враги. И враги отнюдь не сказочные.

В самые последние годы, уже после смерти Евгения Шварца, шумный успех выпал на две его пьесы — «Голый король» и «Дракон». В этих пьесах искали и находили черты той критики, которая могла возникнуть лишь три десятилетия после их создания. Думаю, что сам Евгений Львович был бы сильно удивлен теми параллелями, которые вдруг возникли в головах режиссеров и зрителей!

Пьеса «Голый король», написанная вскоре после прихода Гитлера к власти, и пьеса «Дракон», начатая перед самой войной и законченная в конце ее, — пьесы антифашистские и антимилитаристские. Так они были задуманы, так и создавались, наполненные клокочущей ненавистью к фашизму.