— А в баню с ней вместе ходили? У ведьмок, говорят, хвостик махонький бывает.

— Да ходили, батюшка. Дак не приглядывались.

— Ну так в следующий раз подробней рассмотри…

А потом ночью домоправительница разбудила князя, шепчет:

— Не прогневайся, а только Василиса на крыше стоит, на самом краешке, прошла по краю, как по полу, и свалиться не боится и под ноги не смотрит. Идет себе. Полетит сейчас, айда посмотрим…

Князь не сразу проснулся, а когда понял в чем дело, как был, босой, без порток, зашлепал на улицу. Глянул — мать честная! Стоит Василиса на крыше терема, на самом краю, не шелохнется. Над ней лунища полная сияет, и смотрит Василиса на луну. А что там выглядывает?

Присмотрелся князь, и увидел на луне профиль не то человека, не то зверя какого. Красная такая лунища. Батюшки! Она и силу мужскую отняла, она и жизнь отнимет!

Но не полетела. Постояла и тихонько по краю крыши прошла до лестницы, спустилась, не видя князя и домоправительницы, прошла в двери и в девичью ушла.

— Чего же она не полетела?

Прасковья поясняет:

— Как же, князюшка, мы же ведуна звали, он под «князек» осиновы клинышки вбил, по загнетке золу рассыпал осиновую. Вот Василисе и нельзя теперь вылетать через трубу. Поднимется по лесенке, постоит на краю крыши, а тяги нет, не тянут ее черти. Да только она и без полета напакостит, если захочет. Ведьма, так ведьма и есть.

Всю правду сказала Прасковья. Гусей откармливали чистым зерном, так всех до одного раздуло. Сдохли. У одного гуся даже и перо почернело! Слыханное ли дело?

Чтобы не было еще какой потери, сообщили в Тайный приказ. И увели туда Василису. И поскольку она признаваться не хотела, набили на нее колодки да в Сибирь далекую с другими арестантами отправили под охраной.

В дальней дороге ведьме — хуже всех. Все ее боятся, все сторонятся. Никто куска не подаст — боятся сглазу. Ишь, обернулась какой красотой! Нарочно, чтобы дурных приманивать.

А князь ходил довольный. Недавно еще одну девку на сеновал сводил, и все получилось! Пришел домой после этого, с Аграфеной лег и… тоже получилось!

Вот что значит — вовремя снять колдовские чары! Вот они, враги рода человеческого! И креста не боятся! Но умеючи можно комариху доить, так люди знающие говорят.

Деньги есть, заплатим за все. Против денег и нечистая сила не устоит. Жаль, мало еще князь по своим заслугам от государя получил. Другие с его не страдали, а сколько всего имеют? Трутся возле государя, врут. А царь-то не всегда видит, кто ему — верный слуга, а кто только таким притворяется. То-то и оно!

Когда брели в дикой скалистой местности, казалось, что попали в ад. Черные камни торчали тонкие и высокие, как персты, воздетые к белесому небу. На каменистой почве в очередной раз переломали все лыжи, решили сделать привал в пещерке, неожиданно открывшейся перед взором путников.

Кое-как насобирали хвороста, валежника и развели костер. И острый выступ скалы, выстуженной морозами, был нагрет языками костра и треснул оглушительно. И среди копоти что-то блеснуло.

Острием копья Григорий выковырял камушек, подержал каменное зернышко на ладони и потом сказал казакам:

— Сей камень — диамант. Он, видите, чуть темнее хрусталя, он прочностью таков, что ни в огне не горит и не расшибешь его ничем. Размягчить можно, лишь положив его в козье мясо с кровью. Однако, козла того сперва надо выкормить петрушкой да напоить вином, а уж после колоть. Тогда размягчится камень и можно его огранивать.

У аглицких людей и во фрязях с сего камня гранят украшения. Ценится дорого. Надо нам, братцы, его навыковыривать. Он будет всякому полезен, ибо если его при себе имеешь, он отгоняет ночные видения. Если же кто тебя отравить захочет и к тебе приблизится, сей камень запотеет. Можно им пользовать от порчи и заикания. А ежели диамант зашить в шапку или левую полу, со стороны, где оружие носят, то он силу придаст и оборонит от ворога лютого.

И наломали в той пещере казаки камня-диаманта сколько найти смогли. Махоньки камушки, да дорогие, пригодятся.

А однажды вышли к небольшому острожку, стоявшему на пригорке. Кто в нем? Крались к нему в ночи, боясь снегом скрипнуть, разведчики, слушали. И вдруг услышали под утро родное русское ругательство. Кто-то до ветру вышел да матюгнулся.

В острожке зазимовал русский отряд, шедший ясачить тунгусишек. Одни им дали ясак, зато другие люди лесные встретили их толпой в несколько тысяч человек. Многие казаки погибли в неравном бою, а часть ускакала, да на скорую руку срубили они острожек на холме у кромки бора.

Враги окружили острожек плотно. Казаки съели уже своих лошадей, разделили горстями последнюю муку. В острожке вместе с казаками было десять аманатов. Казаков было лишь вдвое больше, чем пленников. Аманатов тоже приходилось кормить. Иногда атаман Семейка Дружинин выглядывал за острог и кричал:

— Эй, черти лесные! Или дорогу нам освободите или аманаты сдохнут — кормить нечем! Давайте жратву для заложников!

Лесные люди кривлялись, показывали руками нечто непристойное. Они явно решили взять отряд измором. Пускали днем стрелы, ночью дежурили, жгли костры. Григорию со спутниками еще повезло, что незамеченными пробрались в острожек со стороны леса. Пурга как раз была.

Время от времени лесные люди пытались штурмовать острожек, их пугал только огненный бой. Ждали: кончатся в острожке селитра и порох.

В острожке было несколько заготовленных, но оставшихся бревен. Григорий приказал строить башенку, которую называют казаки Гуляй-Городыней. Сруб с отверстиями для стрельбы летом ставится на колеса, а зимой — на лыжи. Ходячая крепость помогает прорвать окружение.

Люди в меховых одежках в эти дни праздновали басурманский праздник. Они водили по поляне медведей, которых, видно, выкормили из медвежат, ибо у каждого из мишек было кольцо в носу. А один мужик в высокой меховой шапке был не хуже медведей: имел в носу серебряное кольцо, он распоряжался, стучал в бубен.

И выволокли басурмане на поляну огромного медведя, чепь привязали к дереву. И под звуки заунывной песни стали метать в медведя дротики и стрелять из луков. Медведь ярился, вставал на задние лапы. Наконец вырвался, порвав нос, но сил у него уже не было, пробежав немного, рухнул.

Тот, что был с бубном, сожрал медвежье дымящееся сердце. Лесные, нанизав куски медвежатины на вертелы, жарили ее на кострах, показывали казакам дымящееся мясо, жрали, и было видно, как жир капает с их усов в снег. Нехристи пили пьяное пойло с мухоморами и черт знает с чем еще. И к ночи приустали. И тогда Григорий сказал:

— Будем прорываться, браты, пусть половина ляжет, зато другие будут свободны. Аманатов связать, им кляпы в рот. Пусть тут остаются.

И вот ворота острожка распахнулись, и выехала Гуляй-Городыня. Внутри ее одни казаки толкали башню вперед, а другие стояли на лавках и стреляли во все стороны.