Взяли с собой сумы переметные со всяким оружием и рыболовным припасом, да рыбы вяленой запасли, да винца в малых бочках.

И пошли лесом, лугами, увалами и дикими распадками. Изредка встречали одинокие пустые зимовья и ночевали там. Видели пепелища костров. Вспугивали стада косуль, но нигде не видели людей. Это было даже им на руку. Зачем лишнее любопытство? Да и еще какой человек попадется. От иного лучше даже спрятаться. В том, что Савва был ведуном, Григорий вскоре убедился на деле.

Забрались они в пустынное предгорье, легли спать возле лиственницы, наломав лапника, стреножив и привязав к осинкам лошадок. Не раздевались, сняли только сапоги. И поставили их носами в одну сторону, откуда пришли. А когда проснулись, Григорий увидел, что сапоги уже стоят далеко от них и носами совсем в другую сторону повернуты.

— Это ты сапоги перетащил туда? — спросил он Савву. На что Савва ответил:

— Нет, это они сами.

И был еще день пути, и опять, ложась спать, поставили сапоги рядом, а когда проснулись, Григорий увидел, что сапоги их убежали на дальнюю поляну.

И в третью ночь Григорий решил не спать и поймать Францужанина, когда он сапоги будет перетаскивать. И взял он в руку кинжал и как начинал задремывать, так колол острием себя в бок. И увидел: под утро сапоги их сами собой развернулись в иную сторону и запрыгали по склону холма. Он потряс за плечо Францужанина, а сапоги в тот же миг замерли на том месте, до которого допрыгали, Францужанин потер глаза и говорит:

— Чего тебе?

— Сапоги.

— А-а, опять упрыгали? Я же тебе говорил! Это они нам дорогу указывают.

Так и не понял Григорий, что за скоморошина с этими сапогами была.

Возле одного озера Савва Францужанин вырезал тонкие талины и загнул их таким образом, что они как бы рогами устремлялись вперед. И шел, и держал эту талину впереди себя Савва Францужанин.

И рассказывал, что в родном Брабанте он для таких поисков использовал молодой орешник и нашел в горах ртуть, за что получил от своего маркиза изрядную горсть золота.

Вот после отбыл он в Россию, зная, что это край, богатый всякими рудами. Но его оговорили московские немцы, обвинили во всех смертных грехах колдовских да в Сибирь же и сослали. Благо что он дворянского рода, а то бы и главу ссекли ни за что.

— А не тешишь ли ты, Савва, беса со своей лозой? — вопросил Григорий.

— Как тебе сказать? Вот ты смотришь глазами, а ведь они светятся только благодаря Люциферу. Ты смотришь, не зажмуриваешься и не просишь ослепить себя?

Люцифер свою силу берет от дальних светил. А камни драгоценные — разве не осколки тех светил во чреве земли? Ну и Люцифер помогает найти мне те камни, которых люди так ждут. А раз им это надо, я это и делаю. Зачем же воевода велит руду искать?

Спали одну ночь у огромного болота, и всю ночь в нём что-то ухало и выло. В другой раз ехали в совершенно голубом ущелье. Гулко стучали копыта. Григорий закричал:

— Эхо! Слышишь ли ты Григория?!

И эхо ответило:

— Твое горе я!

И горе не замедлило к ним прийти. Свистнули стрелы, полетели дротики. Кони пали. И вскрикнул Фрацужанин, уязвленный в ногу копьем.

И связали путешественников незнаемые люди в белых треухах, утащили в свои шалаши. И пришел их шаман, и стал спрашивать:

— Зачем здесь ходите, урусы? Чего в наших горах потеряли?

Хорошо, что шаман немножко по-русски понимал, а то бы и мычать только пришлось бы на его расспросы.

Савва с Григорием объяснили, что хотят мир посмотреть, чтобы описать все, что есть на земле.

— Это плохо, — заключил шаман, — если вы опишете наши места, сюда явятся урусы и станут ковырять наши горы, как они ковыряют гору в Минусинск-Туре.

Я бы без разговоров приказал отрезать вам обоим головы, но я видел, что вы спали, а ваши сапоги сами бегали по поляне. И я понял, что вы большие колдуны. Я вижу теперь, что ваши сапоги, как у всех людей, из простой кожи, они не защитили даже одного из вас от ранения. Но вы мне скажите слово, по которому бегают сапоги.

— Это можно сказать только во время полнолуния, а сейчас луна на ущербе, — сказал Савва.

— Хорошо, я буду ждать, а вы поживите пока связанные, вас будут хорошо кормить.

Через неделю Савва от своей раны в голени загорелся весь как огонь, он терял сознание, и когда приходил в себя, то просил, чтобы его поскорее убили, так у него болела нога. Григорий сказал шаману:

— Секрет бегающих сапог знает только Савва Францужанин, но если опухоль с ноги пойдет выше и дойдет до сердца — Савва умрет. Отпустите нас на Енисейск, только там есть знахарь, который может его вылечить. Тогда мы вернемся, и Савва расскажет тебе свой секрет…

Вообще-то Григорий знал, что Савва обречен. Не было такого врача ни в Енисейске, ни на Москве, который бы мог спасти человека при этой болезни. Только где-то в английской земле, говорят, был врач-оператор, который отсекал больные конечности, и иногда ему удавалось этим спасти больного. Но говорили, что половина больных после отсечения руки или ноги все равно умирали. Шаман же сказал:

— Ему не нужен енисейский знахарь. У нас тут есть свой лекарь, мой друг. Я позову его, и он сегодня же полечит твоего друга.

В шалаш вошел седоглавый великан и принялся распоряжаться. Прежде всего он удалил из шатра всех, кроме шамана и Григория. Затем приказал разжечь посильнее костер, поставил на огонь казан с бараньим жиром.

Из своего мешка басурманский врач извлек стесанное с двух сторон полено, секиру с коротким черенком да бутылку с коричневой жидкостью. Старик лекарь налил целый стакан коричневого пойла и заставил Савву выпить его.

Францужанин как раз пришел в себя, увидел, что тут затевается, и завопил, что не хочет лишаться ноги.

Старик сказал шаману, чтобы тот перевел Францужанину такие слова:

— Зачем кричишь? Я великий врач. Я отсек ноги и руки многим нашим больным воинам. Все они до сих пор живы и благодарят меня. Тебе совсем незачем беспокоиться. Если не отсечь — помрешь.

Когда бараний жир закипел ключом, старик окунул в него свою секиру, велел держать Францужанина покрепче, подсунул под его больную ногу свое полешко, размахнулся секирой и, крякнув, отхватил Савве ногу повыше колена. Затем он подтащил к ноге Саввы, дико кровоточившей и хлеставшей фонтанчиками крови в отрубленном месте, казан с расплавленным жиром, и полил этой кипящей жидкостью рану.

Савва дико взвыл, дернулся и потерял сознание. Но кровь сразу унялась. Туземный доктор оставил бутылку коричневой жидкости в шалаше, сказав, чтобы Савве давали пить по полстакана утром и вечером. И ушел.

Шаман похоронил обрубок Саввиной ноги неподалеку от шалаша. Пояснил:

— Нехорошо, если его съедят собаки, это не даст ему поправиться. Через неделю Савва попросил есть.