Боас – очень хороший человек, и его ученики хотели добра. Но это личные и вненаучные цели, что необходимо осознавать. Как только ученый ставит себе подобную цель внутри науки, он начинает решать задачу не постижения истины, а достижения поставленной цели. Хороший человек остается, а наука пропадает…

И если вы вспомните, вся биопсихология, и вообще вся психология того времени, как и социология, и социальная физика, и множество других наук, страстно желали улучшить жизнь людей. Мечты, мечты… Улучшение, в котором улучшатель лучше меня знает, что мне хорошо, приводят к тому, что мы и имеем в итоге всех улучшений. Насилие и кровь, вот к чему ведут все нравственные эксперименты. Наверное, они-то нам и нужны для нашей учебы на этой земле, раз мы повторяем и повторяем их из жизни в жизнь…

В любом случае, Боас проговорился в этой ранней работе и назвал скрытую цель своих исследований: изучая культуру и психологию людей, найти способы улучшения их жизни. Но откуда он брал знания о том, что им лучше? Из своей собственной культуры, которую осознавал, пожалуй, хуже, чем первобытные и примитивные культуры, которые изучал. Что такое лучше, было для него само собой разумеющимся, как и сейчас для любого американца само собой разумеется, что это – американские ценности…

Но, какую бы цель ни достигал Боас с помощью своих исследований, в том, как ее достигать, он был хорош.

Описывая, как работает сравнительный, то есть, в сущности, эволюционный метод, он заявляет:

«Главная цель нашего анализа – выявить пути развития культуры на определенных ее этапах. Он не сводится к изучению обычаев и верований как таковых. Мы хотим знать причины существования этих обычаев и верований, другими словами – надеемся раскрыть историю их развития» (Там же, с. 515).

Этот «анализ» Боас и называет историческим методом. Не возьмусь выносить оценок, насколько он был хорош в действительности как историк. Боас и сам признается, что пока еще его школа очень слаба. Но вот задача, которую он ставит перед собой, предельно точна, если речь идет о начале исследования. Я даже назвал бы ее постановку классической для наук о человеке. Начало может быть таким и только таким:

«Поэтому непосредственным результатом исторического метода будет [описательная] история изучаемых с его помощью разноплеменных культур.

Я целиком согласен с теми антропологами, которые не считают это конечной целью нашей науки, поскольку ни выведение общих законов (пусть даже и предполагаемых такого рода описанием), ни определение их относительной ценности не мыслимо без детального сопоставления их проявлений в разных культурах.

Однако я утверждаю, что применение этого метода служит необходимой предпосылкой всякого серьезного продвижения. Решение психологической проблемы прямо зависит от итогов исторического исследования» (Там же, с. 517).

Это было началом школы Боаса, как школы этнологической. Но дальше она верно движется к тому, чтобы обрести черты и психологической школы, что и позволило ей стать основанием для кросс-культурной психологии. Вот к чему пришла школа Боаса через тридцать лет:

«…развитие социальных наук многим обязано общей тенденции нашего времени подчеркивать взаимосвязь естественных феноменов, а также социальному напряжению, нарастающему в условиях нашей цивилизации. Мы признали, что индивида можно понять лишь как часть общества, к которому он принадлежит, а общество – лишь через взаимоотношения составляющих его индивидов.

Прежняя экспериментальная психология исходила из допущения, что индивид существует как бы в вакууме, что умственно-психическая деятельность зиждется в значительной мере на органически обусловленном функционировании структуры индивида. Эти взгляды разительно отличаются от новых, сторонники которых рассматривают индивида (даже самого юного), исходя из его реакций на общее, особенно социальное окружение» (Боас, Некоторые, с. 499).

Из этого положения рождалась социальная психология Боаса. И, надо признать, он удивительно глубок в этом очерке:

«Можно выделить ряд явно общезначимых социальных тенденций и изучить как формы, в которых они выражаются, так и их психологические основы. <…>

Но здесь возникает вопрос, требующий ответа еще до всякой попытки синтеза, а именно: какие социальные тенденции являются общечеловеческими характеристиками? Именно здесь легко ошибиться.

Наше поведение во многом автоматическое. Кое-что в нем инстинктивно (т. е. органически обусловлено). Куда более обширная его сфера управляется обусловленными реакциями, т. е. реакциями, закрепившимися под влиянием определенных ситуаций, которые воздействуют на нас постоянно и так давно, что мы уже не осознаем свое поведение и обычно даже не помышляем о возможности других его вариантов» (Там же, с. 500).

Вот из этой основы, являющейся тем самым описанием культурного явления, к созданию которого вел исторический метод Боаса, рождается путь даже не к кросс-культурной, а к культурно-исторической психологии. Коул его, насколько я могу судить, не заметил. Как не заметили и кросс- культурные психологи, которых больше увлекали сами полевые эксперименты. Но то, что выводит Боас из этого описания психологии, я считаю классикой культурно-исторической психологии.

«…дальнейшая задача обществоведов – критически дифференцировать общезначимое, т. е. присущее всему человечеству как таковому, и специфически значимое, т. е. характерное для определенных типов культуры.

Это – одна из проблем, заставляющая нас внимательно изучать культуры, которые в сравнении с нашей видятся бесконечно малыми. Их изучение позволяет уяснить как общечеловеческие, так и свойственные отдельным обществам тенденции» (Там же).

Глава 2

Полевая антропология. Мид

Маргарет Мид (1901–1978) сначала «собиралась специализироваться по психологии, но осенью 1923 года под влиянием Франца Боаса и Рут Бенедикт переключилась на этнографию» (Кон, с. 402).

Как я уже писал в главе про Боаса, именно Мид предстояло проверить в полевых условиях «теоретическую ориентацию» ее учителя Боаса.

«“Фундаментальная трудность, стоящая перед нами, – писал Боас в октябре 1924 года, – состоит в отделении того, что внутренне заложено в телесной структуре, от того, что приобретается при посредстве культуры, в которую включен каждый индивид; или, если выразить это в биологических терминах, что определено наследственностью и что – условиями среды, что эндогенно и что экзогенно”.

Единственно возможным способом проверки теории культурного детерминизма Боасу казалось сравнительное изучение детства и юности у народов, живущих в разных культурных условиях.

Согласно общепринятой в США в те годы психологической концепции Стэнли Холла, отрочество и юность – это период “бури и натиска”, поиска себя, конфликта отцов и детей и т. д. Но чем обусловлен этот драматизм? Если, как полагали большинство психологов, он коренится в закономерностях полового созревания, эти черты должны быть инвариантными и повторяться во всех обществах и культурах, независимо от уровня их социально-экономического развития, общественного строя, структуры семьи и т. д.

Любое исключение из этого правила было бы его опровержением, доказывая, что протекание юности зависит не столько