Боас был ученым, в сущности, европейским. Поэтому его взгляды как- то не укладываются в американскую идеологическую рамку. Наверное, потому что у них нет душка прагматизма, без которого нельзя поставить печать: сделано в США. При этом он был одним из основателей Американской антропологической ассоциации в 1902 году и создал сильнейшую в Америке школу исторической этнологии, из которой вышли лучшие антропологи США.

Свой исторический подход к изучению культур Боас обосновал еще в работах девяностых годов девятнадцатого столетия. Но это был еще ранний Боас, который искал и ошибался. Действительное влияние его на кросс- культурную психологию началось в первой четверти двадцатого века, когда у него появились ученики, сами ставшие ведущими исследователями Америки.

Описывая, как Боас повлиял на Маргарет Мид, издавший ее в России И.С.Кон дает портрет среды, в которой рождаются идеи Боаса, и описывает те задачи, которые Боас передал следующим поколениям исследователей.

Я приведу его рассказ с предельной подробностью. В сущности, это верхушка того айсберга научных поисков, что я описал в предыдущих главах.

«1920-годы, когда формировались научные взгляды и программа будущих исследований Мид, были годами сильного интеллектуального брожения в общественных науках. В социологии и этнографии шел яростный спор о соотношении биологических и социальных факторов развития человека и общества, который Фрэнсис Галтон в 1874 году сформулировал в виде шекспировской антитезы “природы и воспитания”.

“Выражение “природа и воспитание”, – писал Галтон, – удобное словосочетание, потому что оно разделяет на две рубрики бесчисленные элементы, из которых состоит личность. Природа – это то, что человек приносит с собой в мир, а воспитание – все влияния извне, которым он подвергается после рождения”.

Эта оппозиция формулировалась в различных терминах (природа и культура, наследственность и воспитание, биологическое и социальное, врожденное и наученное, индивидуальность и среда) и относилась к разным объектам (одни подразумевали свойства индивида, другие— популяции (нации или расы), третьи – общества, социальные системы).

Однако сторонники биологического детерминизма, крайней формой которого была евгеника, отдавали предпочтение природе… тогда как сторонники культурного детерминизма подчеркивали значение культуры и воспитания.

Ведущим представителем последней ориентации в американской этнографии был выдающийся антрополог, этнограф и лингвист Франц Боас. Школа Боаса в 1920-х годах занимала господствующие позиции в американской науке, из нее вышли многие выдающиеся ученые: Альфред Льюис Крёбер, Александр Гольденвейзер, Роберт Лоуи, Пол Радин и Рут Бенедикт» (Кон, с. 402–403).

Из учеников Боаса я намерен рассказать только о Мид. Она достаточно представительна для моего очерка. Но суть ее воззрений всегда оставалась внутри общих идей Боаса:

«С точки зрения Боаса и его учеников, культура – явление особого рода, которое не может быть ни сведено к биологии, ни выведено из нее, ни подведено под ее законы. По выражению Крёбера, культура … может быть объяснена только из самой себя…» (Там же, с. 403).

Требование объяснять культуру из самой себя вырастало в борьбе с эволюционизмом, функционализмом, теорией диффузий, психоанализом и множеством других научных теорий, пытавшихся говорить об этом непомерно большом явлении – культуре – со своих колоколен. Боас последовательно спорил со всеми. В итоге рождалось собственное понимание задач, которые стояли перед культурной антропологией.

При этом Боас отчетливо осознавал слабость своих знаний и добивался лишь одного: построения непротиворечивой теории, которую можно было бы начать проверять полевыми экспериментами. Кстати, надо сказать, сам он был не только кабинетным ученым, но и участвовал в полевых экспедициях. Полевые исследования школы Боаса рождались вот из этого рассуждения, переданного Коном:

«Теоретические споры имели вполне определенный политико-идеологический смысл. Биологические теории человека были тесно связаны с расизмом, тогда как школа Боаса была прогрессивно-либеральной. Существенно различались и их практические выводы.

Если умственные способности являются врожденными, образование должно ориентироваться на одаренную элиту, если же все зависит от среды и воспитания – нужно искоренять социальное и расовое неравенство.

Если разные человеческие общества – только ступеньки единой эволюционной лестницы, то “отсталые” народы должны просто “европеизироваться”. Если же каждая этническая культура имеет собственное ядро, то изменить отдельные ее элементы, не меняя целого, невозможно; европейцы, с одной стороны, должны учить “отсталые” народы, а с другой— сами учиться у них.

Но как проверить, какая теоретическая ориентация правильна» (Там же, с. 405).

Вот из этого последнего вопроса и рождалась школа сравнительной этнологии Боаса, из которой вышла американская кросс-культурная психология. Проверкой, по крайней мере, для школы Боаса, стали полевые эксперименты. Впоследствии все эти исследования сильно ругали за слабость методологии, но в то время лучших исследований не умел ставить никто…

Однако полевым исследованиям предшествовала разработка теории. Ее я и постараюсь кратко показать на примере работ самого Боаса. Исторический метод в антропологии был выведен Боасом из сопоставления со сравнительным методом еще в 1896 году. В работе «Границы сравнительного метода в антропологии» Боас говорит о так называемых «универсалиях» в развитии человеческого общества. Универсалии эти, как видел их немецкий этнолог и психолог Бастиан, были психологическими по своей природе.

Но надо учитывать, что, когда Боас говорит в то время о психологизме или сравнительном методе, это не просто присутствие психологической составляющей в исследовании, и не просто сравнение разных культур, – это спор со вполне определенным использованием этих понятий какими-то из школ того времени, к примеру, тем же Бастианом или Эвансом-Причардом. Боас не против психологии, наоборот, он очень психологичен. Он спорит с тем, что тогда считали психологией.

Итак, к началу двадцатого века этнологам вдруг стало ясно, что «все местные разновидности форм, мировоззрения и практики человеческого общества обнаруживают в процессе его развития ряд общих коренных признаков» (Боас, Границы, с. 509). Из этого пораженная наука сделала вывод, что существуют законы, определяющие развитие общества, и они влияют и на наше общество, как влияли на общества древности, и «что познание этих законов может объяснить причины быстрого развития одних цивилизаций и отсталости других; что познание это даст нам шанс принести величайшую пользу человечеству» (Там же).

Вот эта озабоченность тем, как улучшить жизнь людей, и была самым слабым местом антропологии Боаса. Она ярче всего проявилась в творчестве Маргарет Мид, ехавшей проверять его теоретическую ориентацию. О том, каким провалом оказался ее шумный успех, я расскажу чуть позже. Пока же мне очень важно, чтобы эта ненаучная цель стала заметна в научном творчестве Боаса. Недопустимость для ученого игр в улучшение жизни людей показал уже Платон, чья попытка помогать в управлении государством была его единственным провалом. Ее же вскоре покажут русские кровавые революционеры-утописты.

И не в том дело, что ставить себе подобные цели плохо. Нет, как раз нет.