написал человек, который был свидетелем многочисленных ужасных эпизодов греко-персидских войн, однако сумел рассказать обо всем спокойно, справедливо, без расовых предрассудков.

Отдав должное этому основополагающему достоинству Геродота, давайте рассмотрим подробнее его цель и средства.

Вначале еще несколько слов о его источниках. Главным источником, конечно, были сведения, которые Геродот собирал, странствуя по трем континентам. Он был настолько критичен, насколько могли быть критичными люди в его время. Так, нельзя ожидать, чтобы он не верил в пророчества. Однако Геродот показывает, что его доверие не было безусловным. Слова оракулов не всегда принимали за чистую монету; можно было задавать вопросы многим оракулам и выбирать. Прорицания тогда, как и в наши дни, чаще всего представляли собой своего рода мысли вслух и предположения, которые можно было истолковать по-разному. Геродот часто выражает свое недоверие или делает следующее примечание: «Я рассказал историю так, как ее рассказывали мне». Иногда он приводит несколько легенд и преданий, оставляя выбор читателю. Геродота можно назвать великим рассказчиком; предположительно, именно рассказами он зарабатывал себе на жизнь, что, впрочем, ничем не доказано. Мы не знаем, кем он был по роду занятий. Может быть, он был купцом; во всяком случае, его, как и большинство греков, очень интересовала торговля. Его книга полна занимательных историй и коротких рассказов, а также симпатичных авторских отступлений. Возможно, он держал в руках некоторые документы и видел надписи, но полагался главным образом на устные предания. Геродот умел искусно сравнивать свидетелей и проверять их слова. Благодаря ему мы словно видим этих свидетелей и слышим их подлинную речь. К услышанному автор добавляет свои размышления – добродушные, часто проницательные. Местами он напоминает Монтеня.

«История» Геродота – настоящая сокровищница греческого и ближневосточного фольклора. Ее можно сравнить с книгами таких великих путешественников, как Марко Поло (XIII – 2) и Ибн Баттута (XIV – 2). И судьба Геродота сравнима с их судьбами. То, что они рассказывали, было настолько необычайным, что многие отказывались им верить; люди улыбались и говорили: «Не может быть…» Те, кто склонен все принимать на веру, относились к чудесам и мифам без сомнений, зато подлинные истории казались им невероятными.

Геродот был мастером безыскусной греческой прозы; первым автором, благодаря которому греки осознали, что проза может быть не менее красивой и трогательной, чем поэзия. Это заметил еще один уроженец Галикарнаса, Дионисий (I – 2 до н. э.). Стиль Геродота очень легок, лишен какой бы то ни было манерности. Его рассказы откровенны; он любит отступления и намеренно включает их в повествование, как Гомер. Последний повлиял на Геродота, как на всякого грека. Кроме того, на Геродота оказали влияние великие трагики. Великодушный, беспристрастный, откровенный, умеренный, благоразумный, иногда он любознателен и наивен, как дитя. Ему очень нравились живописные подробности. Геродот давал себе волю в некоторых отступлениях, главным образом при перечислении всех народов, входивших в армию и флот Ксеркса; все они были одеты и вооружены по-разному, каждый в соответствии со своей расой и своими обычаями. Его перечень занимает не менее 38 глав; он начинается с персов и заканчивается царицей Артемисией и карийскими кораблями.

Его философия истории была такой же, как у великих поэтов и драматургов его времени. Основная мысль связана с превратностями судьбы. Подтверждение этому можно найти во всей книге, которая вполне уместно начинается с истории Креза и заканчивается историей Ксеркса. В каждом случае мы видим неумолимую Немезиду, которая наказывает гордыню (hybris). Время от времени у Геродота, как у Софокла и Еврипида, проскальзывает мысль о провидении. Несмотря на простоту и добродушие изложения, Геродот писал вполне серьезно. Я хотел бы дополнить его портрет сравнением, которое меня удивило: «Геродота постигла та же судьба, что и Моцарта. Его обаяние, остроумие и естественная свобода отвлекали внимание от глубокой печали и сожаления, нередко звучащих в его истории»[62]. Разумеется, весьма рискованно сравнивать двух людей, настолько далеких во времени, пространстве и образе жизни, как Геродот и Моцарт; и все же это сравнение мне понравилось, так как я люблю их обоих.

История античного Ближнего Востока крайне сложна. Хотя мы располагаем картами, синоптическими таблицами и словарями, которые направляют каждый наш шаг, иногда бывает очень трудно распутать клубок событий и понять, что же произошло на самом деле. Нельзя ожидать, что древний историк объяснит такие сложные вопросы ясно и точно. История Геродота содержит большое количество важных данных, но она несравнима – да и не может быть сравнима – с книгами, которые пишут сегодня и которые можно назвать плодом долгих веков. Больше всего путаницы содержится в Геродотовой истории Египта; она приобретает ценность лишь с началом XXVI (или Сансской) династии (663–525), основанной Псамметихом I (правил 663–609), и с началом персидского завоевания. Египет оставался персидской провинцией с 525 г. до Александра Македонского (332). Для Геродота, который родился персидским подданным, было вполне естественно посетить Египет. Бесчисленные чудеса этой страны распаляли его воображение. Большое впечатление на него произвели огромные храмы, покрытые длинными надписями. Не зная иероглифов, он вынужден был полагаться на милость драгоманов. Те тоже не могли прочесть древние надписи, однако с готовностью разъясняли, что в них написано. Тем не менее рассказ Геродота о Египте поистине драгоценен: перед нами единственный рассказ, написанный сторонним человеком, греком, к тому же умным и настроенным сочувственно.

Такой же критики заслуживает рассказ Геродота о Вавилоне. Судя по всему, он знал о вавилонских древностях примерно столько же, сколько образованные вавилоняне его времени. Возможно, у вавилонян – современников Геродота – имелись какие-то представления о традициях своего народа, однако они не могли знать историю древних династий так же хорошо, как ее знаем мы.

Рассказ Геродота о Псамметихе свидетельствует как о его доверчивости, так и о критичном отношении к услышанному. Некоторые утверждали, что фригийская культура древнее египетской. Чтобы узнать правду, Псамметих отдавал новорожденных детей пастуху, чтобы тот растил их в своем стаде. Детей надлежало хорошо кормить, но никто не должен был разговаривать с ними. Наконец, один из них выговорил слово becos (что означало «хлеб»). Это фригийское слово, и Псамметих сделал вывод, что фригийская культура древнее. Геродот собирал старинные предания, связанные с той же легендой, в Мемфисе, Фивах и Гелиополе. Он слышал много других историй, связанных с богами, но заметил: «Впрочем, то, что мне рассказывали о богах, я не намерен передавать, за исключением только имен богов, так как, по моему мнению, о богах все люди знают одинаково мало»[63].

Философская и религиозная модель в сознании Геродота представляла собой сочетание идей пифагорейцев с