на шесть недель. Выдержишь его -больше ни о чем не думай: христолюбцы и благодетели все дадут. Работой никакой не обязываем, хоть век скрывайся сложа руки; все тебе принесут и приготовят. Голова моя в том тебе порукой!

К новоставленнику назначен был неведомый и незримый для него опытный наблюдатель, который и остался при новике и после крещения в качестве руководителя, так как искус крещением не кончается, а продолжается от 6 месяцев до полутора года.

Глава IX

Новоприбылых после шестинедельного поста перекрестили, Алексею Иванычу, как начетчику, показали в цветниках те места, где святыми отцами указано разрешение перекрещивать раскольников и простолюдинам. Горемыке-парню и бабам велели снять с себя домашние кресты на все шестинедельное время испытания и бросить потом, по крещении. Взамен их выдали им свои большие четырехконечные из вересового (можжевелового) дерева и велели зашить, а не вешать.

Савва крестов этих на досуге много нарезал.

- Крест этот (иногда в жестяной или оловянной оправе) - духовный паспорт, подписанный Царем Царей, прописанный в полиции полной, во граде вышнем Иерусалиме, скрепленный множеством рук святых отцов.

Купали в реке, но уставных и водосвятных молитв не читали, а пели, заводя в нос по-староверски, тропари и кондаки тем святым, которые находятся в наибольшем у них уважении. Эктений не сказывали, пострижения и миропомазания не чинили.

Алексей Иваныч в несвященной воде усомнился и, одевшись в синий кафтан с медными, в два ряда пуговицами, шитый христолюбцами, посоветовал:

- В священной бы лучше, а то словно в колодец спускали; мог бы и сам я так-то сделать - чего это стоит? Не искупаться бы в облачение духа нечистого и темного!

- Порядок не указан. Не святим воды, чтобы тропаря «Спаси Господи» не петь, а пением-то все-таки гнездящихся в ней изженяем. За нонешнего батюшку-царя Бога молим.

Совопросник понял и удовлетворился.

Имена всем, однако, переменили, но выбрали не с подходящих букв прежних имен, а по святым, указанным в святцах на тот день, когда прилучилось крещение. Новокрещеным оправдали этот обычай желанием духовно не соединяться и во всем расходиться с обычаями, существующими и действующими в мире, и в особенности у церковников.

Впрочем, новое имя - не особой цены и значения. На вопрос: «Кто ты такой?» - один ответ: «Христов раб, Христов сын». - «Откуда?» - «От Христа». - «Куда?» - «Ко Христу».

Для женщин вышло указание на одежду черного цвета, как вполне подходящую, и в особенности на черные платки для голов и на обыкновенные темных цветов староверские сарафаны с пуговками. Для мужчин - выстриженное на темени гуменцо стало также обязательным в прямом расчете, чтобы благодать вернее проходила сквозь голую голову во всего человека.

Попробовал было Алексей Иваныч попечалиться на то, что при молитвах вместо деревянного масла пускают в оборот топленое коровье (чадит и смраду много пускает, что в тесной избе довольно противно), отвечали:

- Из чужих некрещеных земель то масло идет, да и к тому же чтобы и в этом мирским не уподобиться. Затем и за восковыми свечами великое опасение имеем, дабы не попались таковые от церквей, почему и сучим сами.

Затосковал было Алексей Иваныч и о том, что запаха ладана не слышит и не видит курильниц с ручкой, и икон ими не окуривают, да и про ладан услышал тот же ответ со ссылкой на чужие некрещеные земли.

На очистку совести поспорил он немножко по привычке, чтобы себя показать, но не настаивал.

- В день рождения Превечного Младенца персидские князи приносили и злато, и ливан, и смирну из своей земли - значит из неверной. Однако дар их Богородицей Матерью Божьею принят, а не отвергнут. Не попирается ли вами искон-вечное жертвоприношение?

И затем успокоился. Успокоился он больше потому, что уже до него не зря, но толково придумано и твердо исполняется.

Потекла его жизнь вместе с другими в темной и смрадной избушке, срубленной в глухом лесу, на сухом островочке, обложенном кругом топкими болотами, под соснами и елками, в собеседованиях и молитвах, с опасливыми выходами на летнее время, в сосредоточенном уединении на осеннюю распутицу и бездорожицу.

Сквозь глухую трещу, заваленную колодами, оплетенную и обвешанную мохом, без проводника не пройти. По болотным трясинам, оберегаясь от тех, где жижа заросла тонким слоем, и попадая мимо окон на мшину и кочкарники, может пролезать только твердая нога, руководимая приглядевшимся глазом.

Иной раз и вышел бы на полянку на чужой дымок поглядеть и к деревенскому принюхаться, а не осмеливаешься именно потому, чтобы не засосало в ржавых зыбунах между окнами и не обошел бы востроголовый леший в тех колках, где только в небо дыра, и что ни дерево - то все как один, и никак не распознаешь, где мету клал, где ее глазом вымерял и на память записал. Такие тропы, что по воде нитку, тянут самые толковые. И мудрят на них, и знаки кладут, кругом озираясь и на небо взглядывая, только немногие опытные и все вместе: один-два из обительских, один-два из живущих на миру христолюбцев. Сами наставники знают это не хуже других (для них это важно); остальные все хоть и не вглядывайся вовсе, а живи себе, как и впрямь сказано - у Христа за пазухой.

Христолюбцы затем и на миру остались, чтобы помнить о пустынниках и не забывать дорог к ним: они не сеют, не жнут, не в житницы собирают, но зато насчет еды доходят до самых больших слабостей. Мясного ни за что есть не станут; вина ни под каким соблазном не выпьют, но зато уж если одну рыбу приводится есть, то давай не треску с палтусом, от которых в тех местах набивается оскомина, а давай семгу печорскую либо жирную и вкусную рыбку пеледь, а того лучше осетринки, севрюжинки, икорки черненькой, густой и жидкой, с Волги от ярославских и московских благодетелей.

За этими подаяниями ездят христолюбцы из-под Каргополя, доставляют таковые и сами благодетели из-под Ярославля. Раза три в году один какой-то приезжает взыскать онежских деньгами и оставляет достаточные суммы. Раз выезжает отсюда сам олонецкий наставник (или посылает помощника Ив. Дмитриева) с отчетами, за советами, указаниями и наставлениями к почтенному и опытному старцу, главному наставнику Никите Семенычу, столь глубоко по Порьме и Онеге чтимому. Здесь не только не верят, но и слышать не хотят о том, чтобы этот светильник когда-нибудь угасал и дымил, то есть изменял страннической вере во время гонений