— Может, это был павлин?

— Я сказал, не перебивай меня, не то вообще замолчу. Думаешь, легко прошлое ворошить? Я приручил его и научил говорить «Эва». Маму звали Эвой. Папа считал ее такой красивой, что называл Эва Гарднер. «Эва, Эва, Эва», — повторял я ему, когда оставался с ним наедине. В конце концов он научился говорить «Эва», и я чуть не сошел с ума от счастья. Клянусь, до того мне было хорошо, точно мама вернулась. Он спал в изголовье кровати и вечером, когда я засыпал, повторял: «Эва, Эва, Эва», — и я радостно улыбался. Засыпал и просыпался счастливым. Перестал грустить. Он разогнал мои несчастья, прочистил мое сердце, как трубу. Отец об этом ничего не знал, но и он начал насвистывать на ходу. Уходил с утра с ершиком, ведерком и тряпками и насвистывал. Он теперь пил только воду, ты знаешь, трубочисты всегда ужасно хотят пить. Они весь день глотают угольную пыль, вечером им надо залить все это. Так он душой отмылся, просветлел, как родился заново! Я молчал, не кололся, только поглядывал на ворона, который при нем не говорил ни слова, и клянусь тебе, он в ответ смотрел на меня с таким видом… ну как тебе сказать… дескать, все в порядке, все идет по плану, я слежу за вами, все будет хорошо. Так оно довольно долго шло, мы знай посвистывали себе и… ну, короче, раздавили его до смерти. Пьяный водитель задавил. Прям расплющил, как черепаху, только желтый клюв остался. Ох, я плакал, как я плакал, реки вышли из берегов, словно кран прохудился! Мы с отцом положили его в коробку и пошли хоронить. Похоронили украдкой в маленьком скверике неподалеку. Прошло немного времени. И как-то раз разбудил меня ночью странный шум. Словно кто-то стучал ключом в окно. Смотрю — мой ворон. С тем же желтым-прежелтым клювом, с теми же синими и зелеными пятнами на перьях. Он каркал «Эва, Эва», у меня глаза вылезли на лоб. «Эва, Эва», — повторял он, стучась в форточку. Я видел его так, как сейчас вижу тебя. Моего собственного ворона. Я зажег свет, чтобы понять, не сон ли это, и впустил его. Он прилетал каждый вечер, как стемнеет. Прилетал, пока я не вырос и не привел домой девушку. Тут он, верно, решил, что я больше не нуждаюсь в нем, и улетел. Ты не можешь себе представить, как я по нему тосковал! Ту девушку я больше не видел и с другими долго еще не знался в надежде, что он вернется. Но нет, не вернулся. Вот тебе моя история про привидения. Я что хотел сказать: если вороны возвращаются, чтобы принести ребенку чуток материнской нежности, так почему бы не поверить в дьявола и в коварство ада…

Марсель слушал открыв рот. Рассказ Рене так взволновал его, что он чуть не заплакал. Ему захотелось разреветься. Обнять друга и утешить его. Он протянул руку к Рене, коснулся щетины на его щеках.

— Ох! Рене! Какая красивая история… — сказал он, всхлипнув.

— Я рассказал ее не для того, чтоб тебя разжалобить. Просто хотел тебе доказать, что есть в жизни вещи, которые невозможно понять, вещи, которые невероятны и тем не менее происходят. Что до Жозианы, ее подмяла под себя какая-то непонятная сила, я это понимаю, но не хочу больше об этом говорить…

— Почему это? Ты не хочешь мне помочь?

— Не в этом дело, дурачок ты мой бедный! Ну как же я помогу? Ума не приложу. Если только позвать ворона и вызвать дух моей матери! Ведь она-то так и не вернулась. Она послала мне ворона и потом бросила меня на произвол судьбы. И адреса не оставила!

— Ну откуда ты знаешь… Может, именно она послала тебе Жинетт… Это получше будет, чем старый ворон…

— Не смей насмехаться над моим вороном!

— Она послала тебе Жинетт… И детей. Вот где счастье-то! И меня послала до кучи.

— Ты прав. Это немало. Знаешь что? Хватит об этом, не то я тоже начну выть! У меня сердце выпрыгивает из груди.

— Будем, как два мудака, реветь в два горла, — сказал Марсель.

Его омертвевшее от горя лицо впервые за долгое время прояснилось улыбкой.

— Но ведь ты поможешь мне найти какой-то выход, скажи, Рене? Не могу так больше. И работать тоже надо… А у меня винтики не ворочаются вообще…

— Да я заметил, что ты больше не занимаешься делом, и это меня тоже торкнуло.

Он взял новую зубочистку, бросил старую в помойку. Марсель наклонился и увидел, что на дне корзинки полно этих палочек.

Он поднял глаза на Рене. Тот вздохнул:

— Это я курить бросил. Раньше выкуривал пачку в день, теперь жую зубочистки. Каждому свое. Я их только жую, а другие-то их втыкают в ноги в виде пирсинга…

На отупевшем от горя лице Марселя не появилось даже тени улыбки.

— Ты и впрямь тормозишь, бедолага. Неужто и в шутки мои не врубаешься? Да, дело плохо, дело дрянь. Что, забыл про иглоукалывание, там тебе иголки втыкают в пятки и…

— Пятки! — вдруг зарычал Марсель, стукнув себя по лбу. — Ну конечно. Вот я мудак! Ну какой же я мудак! Надо было слушать мадам Сюзанну… Она-то и сможет нам помочь.

— Та, что вам на ноги красоту наводит и при этом мозги компостирует?

— Она самая. Она мне как-то раз сказала, что над Жозианой «работали». Сказала, надо выяснить источник наведенной порчи, чтобы нейтрализовать ее, она много чего еще говорила, только я не понял, бедный мой Рене. Я знаю, как вести себя с цифрами, с рынками, с прибылями, с ведомостями — но не с ведьмами.

— Тогда меня послушай. Сделаем так…

В тот день в кабинетике при складе Марсель и Рене разработали план по освобождению души Жозианы от черной напасти.

Жозефина кружила по улицам, сворачивала и шла дальше, не зная усталости. С восьми утра. Она играла в беспечную туристку, которая идет навстречу ветру и открывает для себя город, упорно следуя одному и тому же маршруту: Холланд-парк, Портленд-роуд, Лэдброук-роуд, Кларендон-роуд, потом опять Холланд-парк, и все сначала.

Ночью шел дождь, и дневной свет дрожал во влажном воздухе, лучи утреннего солнца золотили влажную мостовую. Она следила за террасой кафе на Лэдброук Армс. По словам Ширли, в этом пабе всегда завтракает Филипп. «По крайней мере, в последний раз я его видела именно там. Он устроился за столиком с чашечкой кофе, стаканом апельсинового сока и газетами. Конечно, я не уверена, что он остался верен этому месту и ходит туда каждое утро… Но попробуй. Покружи там, пока его не заметишь, и появись неожиданно…»

Именно это она и хотела сделать. Прочесть в его глазах правду. Застать его врасплох, чтобы он не успел надеть маску. Она думала об этом несколько ночей подряд и разработала стратегию. Все предельно просто: неожиданная встреча. Я оказалась в Лондоне, поскольку меня пригласил издатель, мой отель здесь совсем рядом, погода прекрасная, я рано встала, решила прогуляться и… какой сюрприз! Какая неожиданность! Какое счастливое совпадение! Встретила тебя. Как поживаешь?

Удивление. Труднее всего было сыграть удивление. Особенно когда все реплики выучены так, что отскакивают от зубов! Трудно изобразить естественность. Плохая из меня актриса.

Она кружила, кружила по элегантному району. Светлые богатые дома с высокими окнами, газоны перед каждым подъездом, розы, глицинии и другие цветы тянут шеи из кустов, чтобы люди могли ими полюбоваться. Некоторые фасады были выкрашены в небесно-голубой, ядовито-зеленый, ярко-желтый или крикливо-красный, чтобы отличаться от слишком скромных соседей. Здесь царил чисто английский дух, удивительное сочетание напыщенности и развязности. На углу улицы находился винный магазин «Николас». Дальше — сырная лавка и булочная «У Поля». Филипп явно не чувствует себя оторванным от родины. Пей себе вино, ешь багет с камамбером, чем тебе не Париж?